Клятва на крови - Дарья Лобанова

Щёлкнула дверь в коридоре. Тяжёлые, неторопливые шаги. Она узнала их сразу. Марко.

Он вошёл без стука. Осторожно, как человек, который больше не уверен, имеет ли право быть здесь. В руках — папка. В глазах — усталость. Затаённая боль, которую он больше не скрывал.

— Прости, — выдохнул он.

Алиса смотрела на него молча. Она уже научилась ждать, пока слова не обретут вес.

— Когда умер мой брат… — он сел, спрятал лицо в ладонях. — Я не плакал. Ни на похоронах, ни потом. Только когда остался один с Дёмой на руках… я поклялся, что не позволю потерять этого ребёнка. Что сохраню в нём хоть кусочек семьи.

Он перевёл дыхание, голос дрогнул:

— А потом появилась ты. Ты спасла его. Стала нашей семьёй.

Он замолчал. Говорить было трудно.

— Но ты изменилась, Алиса. Ты стала другой. И я не знаю, как с этим жить.

— Ты не веришь мне? — её голос звучал ровно, но за ним стоял хрупкий ледяной страх.

— Я не верю в чудовищ. Но после родов… ты смотришь иначе. Ты чувствуешь кровь. Я это видел. И я испугался.

Он замолчал. Как будто сам не знал, как быть честным и не разрушить окончательно.

Алиса поняла: он не лгал. Он действительно боялся. Не её — за неё. За детей. За то, что не сможет спасти всех сразу.

— Я не хочу лечить тебя, — прошептал он. — Я хочу вернуть тебя. Но если ты станешь угрозой… Я не смогу снова потерять кого-то. Не после брата. Не после всего.

Алиса отвела взгляд. Внутри всё рушилось. Он не предал. Просто не выдержал. Не поверил. Любил — но испугался этой любви.

— Я всё подпишу, — сказала она глухо. — Только… будь рядом. Когда станет больно. Держи меня. Просто держи, Марко.

Он подошёл, сел рядом. Осторожно взял её за ладонь.

— Я не знаю, кто ты теперь. Но я всё ещё люблю тебя.

Запахи. Химия, пластик, сталь. Лаборатория напоминала морг.

Алиса сидела пристёгнутая к креслу. Ремни врезались в кожу. Холодные, как намерения. Врач — сухой, бесцветный, в латексных перчатках — стоял у монитора, не поднимая на неё глаз.

— Сегодня увеличим дозу. Вчера ты сопротивлялась, — сказал он безэмоционально.

Рядом стоял Марко. Как свидетель. Как палач.

— Это нужно, — произнёс он глухо. — Ради детей. Ради Дёмы. Ради Дины.

Алиса закрыла глаза.

Ради кого ты это делаешь, Марко? Ради кого выжигаешь меня?

Игла вошла в вену. Сначала — тепло. Затем — холод. Судороги. Жар в груди, будто сердце облили кислотой. Словно её выжигали изнутри.

Потом пришли сны. Галлюцинации. Плач Дины. Глазницы матери. Пелёнки, залитые кровью. Всё смешалось — реальность, страх, боль.

С каждым днём становилось хуже.

— Ты видела себя в зеркале? — спросил Марко однажды. — У тебя были клыки. Ты… рычала.

— Галлюцинации, — прошептала она.

— Это было наяву.

Она не помнила. Или не хотела помнить. Но Марко смотрел на неё, как на угрозу.

Иногда он приносил чай. Гладил по волосам. Иногда исчезал. Исчезал, потому что не справлялся с собственным выбором.

— Я не хочу, чтобы ты страдала, — говорил он. — Но я не могу потерять детей. Прости.

Он оправдывался. Но страх звучал громче любви.

А в её глазах — капля за каплей — умирала вера.

После особенно мучительной процедуры Алиса лежала на полу. Судороги утихли, осталась пустота. Марко вошёл. Сел рядом. Смотрел на неё, как на пленницу собственного решения.

— Ты справишься, — шепнул он. — Всё ради спасения.

Алиса подняла взгляд. Он был сухим. Выжженным. Как пепел.

— Ради кого ты спасаешь нас, Марко?

Он замер.

— Ради семьи.

— Тогда зачем ты её уничтожаешь?

Он не ответил.

Когда она в очередной раз оказалась в белом кресле, среди запахов стерильности, под лампами, режущими зрение, когда тонкие иглы вновь изучали её кровь, а мозг вспыхивал от боли, она поняла:

Марко умер для неё в тот момент, когда начал бояться.

Но она жива.

Ради Дёмы. Ради Дины. Ради себя.

Чтобы не дать монстру — ни внешнему, ни внутреннему — победить.

Марко остался в лаборатории, когда дверь за врачом закрылась. Свет погас — осталась только дежурная лампа в углу. Тишина. Стены — слишком белые. Воздух — слишком сухой.

Он медленно опустился на край кресла, где минуту назад сидела Алиса.

Пахло медициной. Болью.

Марко провёл рукой по лицу, потом достал из внутреннего кармана тонкую бумажную фотографию. Старая, помятая. На ней — Алиса с Дёмой, смеются. Она ещё не знала, кем станет. Он — ещё не боялся.

Он долго смотрел. Потом убрал фото и посмотрел на своё отражение в стеклянной поверхности монитора. Лицо было уставшим. Отчуждённым.

И чужим.

Он не узнал себя.

— Ради семьи, — прошептал он.

Словно проверяя, звучит ли это всё ещё как правда.

Ответа не было.

Глава 25. Родные волки

Где-то в России.

Владимир Сергеевич стоял у окна, щёлкая зажигалкой. Курить он бросил много лет назад, но пальцы всё ещё искали огонь — будто в поиске хоть какой-то уверенности.

— Что ты сказал? — переспросил он медленно.

Лёня «Чиж» молча снял куртку, повесил её на спинку кресла. В его взгляде было что-то неуловимо тёплое — сочувствие, которое он не позволял себе вслух.

— Она пережила “терапию”. Буквально. Спилили клыки, как в цирке. Заперли, прокачали препаратами, — он помолчал, — Говорят, теперь она не улыбается. Не ест. Почти не говорит. Живёт — как будто не живёт.

Владимир не обернулся. Только сжал кулак.

— Этот ублюдок… — прошептал он.

— Она сама подписала согласие, — тихо добавил Лёня. — Ради детей. Ради него. Ну, ты же её воспитал. Если решила, что так правильно — пойдёт до конца.

Тишина легла тяжёлой тенью.

— А он где?

— Там. С ней. Наблюдает. Как доктор, мать его. А у неё в глазах теперь… пусто. Совсем.

Владимир медленно опустился в кресло. Глухо, будто под ним провалилась земля. Он, человек, прошедший через смерть друзей, предательство, пули и снова предательство — впервые не знал, что делать.

— Я, когда её растил… — сказал он глухо,