Летний сад - Полина Саймонс

– Открой глаза.

Она открыла их. Они потемнели, как Черное море.

– Таня… – Александр не хотел, чтобы у него сорвался голос… пока что. – Детка, прошу тебя. Поехали домой. Позволь мне объясниться, позволь поговорить с тобой…

Она покачала головой:

– Нет. Хватит с нас разговоров. А кроме того, мне нужно поехать в миссию.

– В миссию? – Он нахмурился. – Ты только что отработала двадцать четыре часа подряд. Ты должна поехать домой и выспаться, так?

– Нет. Маленькие дети не понимают этого, и им нет дела до моего сна. Дети ждут.

– Да, безусловно ждут, – согласился Александр, сжимая кулак и наконец отступая от нее. Она всегда знала, что сказать, чтобы заставить его отступить. – Твой сын, а он наше настоящее дитя, тоже все ждал и ждал.

– Но его отец с ним, заботится о нем, разве нет?

– Ему нужна его мать.

Она тоже сжала кулаки и шагнула к нему. Александр раскрыл объятия:

– Иди сюда. Я здесь.

– Конечно здесь, – сказала Татьяна. И глубоко вздохнула. – Александр, когда ты просил меня выйти за тебя замуж, понимал ли ты, что наш брак может продлиться больше одного лунного месяца?

– Я надеялся.

– Нет, я так не думаю. Да, ты сказал тогда, что мы можем сделать это сейчас, мы можем поступить правильно, но ты думал, что это будет недолго. Возможно, с год, между твоими отпусками. А сам пытался выбраться из России в Германию. Я не утверждаю, что для меня это не было реальным, но, в конце концов, чего ради было еще жить? Ты не старался найти меня, не старался остаться в живых ради меня, не хотел потратить жизнь на советских полях. Просто выбрал меня. Как благородно! Но это ведь не короткое время в Лазареве, да? Это день за днем, и месяцы, и годы, и все минуты между ними, только ты и я, один мужчина и одна женщина в едином браке.

– Я прекрасно понимаю, что это такое, Татьяна.

Ее тихий голос давил на его сердце, как бетонная глыба.

– Понимаешь? Жениться – это не то же самое, что выпить стакан воды. Это не притворная жизнь во время войны или притворный советский брак, и мы двое против НКВД, с притворным советским выбором. Это настоящая американская жизнь. Она полна выборов, полна свободы, возможностей, денег, конфликтов, постоянного напряжения. В ней есть страдания, когда мы не можем получить то, чего, как мы думаем, заслужили, и это нас терзает. – Она помолчала немного. – И в ней есть соблазны.

– Таня, хватит. Только не на парковке. Я хочу поехать домой.

– Ты хочешь поговорить обо всем дома? – Ее глаза снова потускнели. – В доме, где я так много работаю, чтобы создать для тебя убежище от остальной части твоей жизни? В раю, который я создаю для тебя, куда ты можешь прийти и обрести покой? – Она покачала головой. – Не думаю, что тебе хочется говорить об этом там.

– Хочется.

– Александр Баррингтон! Мой друг, мой муж, мне кажется, ты невнимателен. Я говорю не о любви. Рихтеру тоже кажется, что он любит Викки. А Викки думает, она любила каждого парня, с которым имела дело. Любовь как раз и похожа на стакан воды. Ты мне шептал о Напе. Да в Напе, на белом пляже, совершенно незнакомые люди могут любить друг друга! – воскликнула она. – Собакам ничто не мешает совокупляться в Напе. Фруктовые мушки спариваются в Лазареве. Любить так легко!

Он стоял, почти не дыша, не моргая, слушая, как она смывает все краски с его жизни.

– Я говорю не о любви, – повторила Татьяна.

– Это ясно. Но можешь ты не говорить о ней в другом месте, не на стоянке? Можем мы поехать домой? Дом пуст. Энт в школе.

– В том доме нет покоя.

– Ох, я знаю. Ты забрала его с собой. Но я все равно хочу вернуться туда.

Татьяна окинула его высокомерным взглядом, что ей здорово удалось, учитывая разницу в росте.

– Ты думаешь, что хочешь делать, что тебе захочется, а потом везти меня домой?

– Таня, если ты позволишь мне объясниться, все будет в порядке. Я все улажу. Потому что я не сделал ничего плохого.

– Нет?

– Нет, – решительно произнес он, сделав непроницаемое лицо. – Но, пожалуйста, давай поедем домой, чтобы я смог…

Татьяна шагнула к нему и подняла к нему серьезное лицо, жаждущие глаза – на залитой солнцем парковке у школы Энтони, холодным декабрьским утром – и положила ладони ему на грудь.

– Александр, – прошептала она, – поцелуй меня.

Он невольно задохнулся.

Ее пальцы стиснули его рубашку над сердцем, ее вопрошающие, полные надежды и боли глаза наполнились слезами.

– Ты меня слышал, – выдохнула она. – Мой муж, отец моего ребенка, моя жизнь, моя душа, поцелуй меня честными губами.

Команда коронера вряд ли появилась бы скоро, чтобы отмыть Кармен от стен их дома. Александр стоял перед выбором. Или он поцелует ее, или отступит. Но в любом случае ему конец.

Потому что это был шах и мат.

Александр чуть отступил:

– Татьяна, это глупо. Я прошу и прошу, поедем домой и покончим с этим. Я отказываюсь делать это на публике.

Он не мог смотреть на нее.

Татьяна села в «тандерберд» и умчалась со стоянки.

Детка, на улице холодно

Татьяна так и не пришла домой в ту пятницу. В следующую среду было Рождество. В понедельник прилетали Викки, Рихтер, Эстер и Роза, чтобы провести Рождество с ними. И что им делать?

Александр звонил ей в миссию, звонил в госпиталь, но она не подходила к телефону и не перезванивала.

– Извини, Александр, – говорили ему Эрин и Кассандра. – Она занята, она в хирургии, она в первой травматологии, она во второй травматологии, у нас одна автоавария за другой, один сердечный приступ за другим, даже ножевое ранение! Она не может подойти к телефону!

Они с Энтони не могли сидеть в пустом доме. Отправились ужинать и в кино, посмотрели «Вторжение похитителей тел». Они почти не разговаривали.

Огоньки на елке не включали, и Александр забыл включить наружное освещение. Вернувшись в одиннадцать, они едва могли вообще рассмотреть свой дом на вершине Джомакса. Их маленький маяк бы черным как смоль и внутри и снаружи.

Александр снова позвонил ей. Он подумал о том, чтобы поехать в госпиталь, но они уже три раза безрезультатно говорили и на парковке, и в комнате ожидания. На вторую ночь он просто не мог спать в их кровати. Он курил, пока уже не смог что-то видеть сквозь ядовитый дым, и до утра субботы оставался