Летний сад - Полина Саймонс

– Привет, – сказала она.

И сжала губы, удерживая дрожь.

– Я рано закончил, – сказал Александр, снимая пиджак и оглядываясь по сторонам.

– Ох…

– А где Энт?

– У Сержио. Я ему разрешила остаться.

Александр нахмурился; его встревоженный ум метался.

– Ты ему разрешила остаться там в среду?

Это было совершенно непонятно.

– Пусть развлечется.

Сердце Александра бешено заколотилось в груди.

– Ты голоден? Я тут кое-что приготовила.

Александр тупо кивнул.

– Ну, тогда иди умойся. Я приготовила… блинчики. И суп с фрикадельками. И хлеб на соде.

Не умывшись, он опустился на стул. Она приготовила блинчики? Хорошо, что Татьяна не была рядом с ним, потому что она могла бы услышать виноватый стук его распутного черного сердца.

– А ты будешь есть? – спросил Александр.

– Я не голодна. Но я посижу с тобой… если хочешь.

Татьяна наполнила его тарелку, налила ему пива, воды, принесла свежую газету. Звучала музыка, на столе горела свеча!

Да пошлет вам Бог радость, джентльмены,

Пусть ничто не омрачает вам жизнь.

Помните, что Христос Спаситель

Родился в Рождественский день…

Пояс ее халата развязался. Когда она встала, чтобы налить ему еще пива, Александр заметил кружево ночной рубашки, сквозь которую просвечивало ее тело, нагое, если не считать пояса и кружевных чулок. Ему стало не по себе. Опустив голову, он читал газету и ел – и не поднимал взгляда на нее. За время ужина они обменялись лишь парой фраз. «Как тебе блинчики?» – «Великолепно, я их сто лет не ел».

Когда он закончил, Татьяна подошла ближе, чтобы взять его тарелку, а Александр опустил газету и остановил ее, обхватив за талию, медленно поворачивая ее лицом к себе. Распахнув халат, он спустил его с плеч Татьяны:

– Гм… новая сорочка?

– Для тебя. Тебе нравится?

– Нравится.

Но он не мог поднять взгляд. Он спустил на ней сорочку, обнажил тяжелые молочные груди. Лаская ее, он прижался губами к соскам, и она вздохнула и застонала под его ртом, невольно вздрагивая, как скрипка, живая, мягкая, совершенная.

– Почему ты так чувствительна? – прошептал Александр, и одна его половина все еще выбиралась из пропасти.

Внезапно он испугался: он был почти уверен, что Татьяна читает его мысли. Сунув руки под сорочку и обхватив ее ягодицы, он отодвинулся от нее и быстро встал из-за стола.

Он сумеет скрыть от нее свои мысли, но чего ему не скрыть в их постели, так это чудовищной, свинцовой тяжести вины, что прижимала к земле все его органы. Сегодня любовь была просто невозможна.

– Не знаю, что со мной такое, – пробормотал он.

– Нет? – Она отвернулась.

Он предложил ей кое-что взамен. «Таня, помнишь нашу пятую годовщину? – шептал он ей с болью в голосе. – Энтони спал в трейлере, а мы были в Напе, на пустом пляже в конце дня, на одеяле на белом песке. Мы плавали, и ты была соленой и мокрой. Я лежал, растянувшись на спине, а ты стояла на коленях, наклоняясь к моим губам. Ты не могла держаться прямо, ты клонилась вперед, опираясь на перепачканные песком локти… А я откинул голову, прижимаясь лицом к твоему лицу, и держал тебя за бедра… Мы были едины, ты и я, ты надо мной… Счастливый день рождения, счастливая годовщина, радость от сна Энтони, и „на радостных крыльях, врезаясь в небо, к солнцу, луне и звездам я взлетаю…“ Все было забыто на тот единственный час райского блаженства на белом пляже у Мексиканского залива. Пожалуйста, Татьяша… Опустись на колени рядом со мной. Наклонись вперед, позволь коснуться тебя. Даруй мне сладость, даруй мне блаженство, открой небеса и забудь обо всем…»

Она все так же стояла спиной к нему, словно ничего не слышала, словно он ничего не шептал.

Когда Татьяна заснула, Александр прижал ее к себе, заключив в кольцо своих рук. Ее волосы щекотали его грудь. Ему понадобилось несколько часов, чтобы заснуть. Казалось ли ему, или это было лишь обещание будущей боли, которую он слышал в ее голосе весь вечер? Она пыталась что-то сказать ему – и не могла. Он уж точно не собирался спрашивать, но как она перешла от того, что в субботнюю ночь лежала, свернувшись в постели комочком, к тому, что приготовила его любимое блюдо и продемонстрировала свое нагое тело?

– «Прикорни, любовь моя, на руке моей неверной»[9], – почти неслышно шептал он, пытаясь вспомнить строки Одена, задыхаясь от ядовитой смеси ненависти к себе и стыда.

Детка, прошу, вернись домой

На следующее утро Александр вошел в свой офис, чтобы разобраться с сообщениями, проверить, какие на сегодня назначены встречи, и убедиться, что Линда позаботилась о сотнях рождественских бонусов. Исполнительная до невозможности, она сообщила, что сделала это еще несколько недель назад, как только он об этом сказал. И добавила:

– Ты, похоже, стал плохим мальчиком, забыл о вчерашней встрече?

– Какой встрече?

– Какой встрече? С миссис Розарио, Александр! Ты сам ее назначил. Она записана в твоем ежедневнике.

– Ох… Должно быть, забыл, – осторожно произнес он. – А ты почему спрашиваешь?

– Ну, тебя и дома не было. Потому что она приехала сюда вечером, около девяти, искала тебя.

– Кто?

– Миссис Розарио.

Александр помолчал.

– Линда, а что с тобой такое, что ты здесь сидела в девять вечера?

– Разве ты не знаешь, что у меня нет своей жизни? Я живу для тебя. Она приехала и спросила, можно ли позвонить тебе домой. Я не знала, что делать. Я и сама очень встревожилась. Мы подумали, что с тобой могло что-то случиться. Ты же никогда не забываешь о встречах.

– И она… – Александр говорил с трудом. – Она звонила мне домой?

– Ага. Поговорила с Таней.

– Миссис Розарио говорила с Татьяной?

– Ну да. Она была заметно расстроена.

– Кто? – тупо произнес Александр.

– Заказчица, конечно. Ты же знаешь, твоя жена просто от природы не способна на тебя злиться.

Александр, пошатываясь, вышел наружу и сел в грузовик. Он в последние дни много раз это делал. Сидел в кабине. Она скоро станет его домом.

Чертова Кармен звонила ему домой! Да уж, вот такого сценария он и вообразить не мог: замужняя женщина звонит ему домой, спрашивает его. Такого поворота событий Александр не предвидел, а ведь он думал, что максимально подготовился ко всем случайностям.

Александр был не в силах думать отчетливо. Но почему бы всему и не пойти хуже некуда? Почему он не объяснился с ней вчера? Они были одни, у них был весь вечер. Он мог бы придумать, сказать ей что-то такое, что