Хрустальная ложь - М. Эль

— Нет, моя девочка. Нет, моя Змейка. Все хорошо, любимая. Я здесь. Я согрею тебя. Я не отпущу тебя больше ни на секунду. Слышишь?

Виктор взял плед, лежащий на кресле, и укутал её до самого подбородка, пытаясь своим теплом прогнать мрак, который всё ещё окутывал её сознание. Он знал, что этот холод был не только физическим. Это был холод унижения, страха, боли, которую он не смог предотвратить. И он готов был сжечь весь мир, чтобы никогда больше не дать ей почувствовать его. Он гладил её по волосам, по щеке, по рукам, стараясь вложить в каждое прикосновение всю свою любовь, всю свою защиту, всю свою вину.

Тишина больничной палаты была не тишиной — она была звоном. Звоном невыносимой, давящей пустоты, которая, казалось, проникала под кожу, в самую душу. Слишком ровной, слишком белой, слишком мёртвой. Такой тишины Валерия ещё не слышала. Сознание приходило медленно, будто кто-то тянул её за волосы из глубокой, холодной воды, каждое движение ощущалось с трудом. Она не сразу поняла, что в лёгких есть воздух. Что руки под одеялом — свои, хоть и слабые, чужие. Что сердце… бьётся. Слабо, упрямо, наперекор всему, но бьётся.

Первое, что она увидела, когда туман в её глазах рассеялся, — стерильный, белый потолок. Второе — отсветы вечернего солнца на стене, окрашивающие её в мягкие, оранжевые тона. Третье — его.

Виктор сидел, опустив голову на край её кровати, его спина была напряжена. Одна рука лежала на её ноге, будто он проверял, что она не исчезла, не растворилась в воздухе. Вторая — сжимала её пальцы так, что косточки побелели.

И он не двигался. Совсем. Будто боялся, что если вдохнёт громче, она уйдёт, растворится, исчезнет.

Её взгляд упал на его лицо — и мир потускнел. Померк.

Там, на коже, под глазами, по скуле… Следы.

Не просто усталости, которая была привычна для него. Не просто бессонницы, которая была его вечной спутницей.

Слёзы.

Высохшие полоски, оставившие тонкие, солёные дорожки на его лице.

А он… Виктор Энгель… тот, кто убивал без дрожи в руке, кто держал её, когда земля рушилась под ногами, кто никогда, никогда не плакал, вопреки всему…

Он плакал.

Из-за неё. Из-за её боли. Из-за её чуть не случившегося ухода.

Её горло сжало. Она попыталась вдохнуть — и воздух сорвался, как нож по стеклу, болезненный, хриплый звук.

— …Виктор… — прошептала она, почти без звука, её голос был слабым, дрожащим.

Он не сразу поднял голову. Будто не верил. Будто думал, что ему снится, что её голос — лишь плод его измученного воображения. Но когда поднял — дыхание вышло из него рывком, будто его ударили. Глаза расширились, плечи дрогнули, он словно вернулся к жизни.

— Валерия… — голос сорвался, превратившись в надтреснутый шёпот. — Господи. Господи, ты живая.

Мужчина наклонился к ней резко, почти болезненно, но остановился на полпути, словно боялся, что прикосновение разобьёт её, как хрупкое стекло. Она попыталась улыбнуться. Слабая, неуверенная улыбка на разбитых губах.

— Ты выглядишь… ужасно…

Он выдохнул смех, резкий, сорванный, будто в нём была неделя страха, вырвавшегося наружу.

— Я знаю.

Виктор провёл рукой по её щеке, осторожно, как будто трогал ожог, его пальцы были нежными, полными невыразимой нежности.

— Почти пять суток… — прошептал он, и в его голосе звенела боль. — Ты была без сознания пять суток, Рия. Я… думал…

Он не договорил. Слова застряли в горле. Только сжал её руку так, будто боялся, что она исчезнет, растворится в воздухе, как утренний туман.

Валерия посмотрела на него — в его покрасневшие глаза, в тёмные круги под ними, в дрожащие пальцы, которые так крепко держали её — и впервые за долгое время почувствовала…

Боль. Не физическую, а глубинную, от осознания его страданий. Тепло. Огромное, всепоглощающее, исходящее от него. И что-то похожее на любовь.

Настоящую. Сырую, хрупкой, голой, очищенную от всех масок и игр.

— Ты плакал, — сказала она тихо, её голос был лишен всякой издёвки, только трепет.

Он хотел отвести взгляд, спрятаться, но она не дала — поймала пальцами его подбородок, заставив смотреть в свои глаза.

— Виктор.

— Не смей, — прошептал он, его голос был надтреснут. — Не говори ничего. Ты еле дышишь.

— Ты действительно… плакал? — в её голосе был не смех. Не издёвка. Только трепет, почти священный.

Он закрыл глаза. На секунду. Собираясь с силами, опуская все свои щиты.

А потом сказал честно, без защиты, без холодной маски, которая была его вечной спутницей:

— Я думал, что потерял тебя.

Её сердце дрогнуло. И не от раны. А от этих слов.

Виктор провёл ладонями по её щекам, лбом коснулся её лба, закрывая глаза, словно ища утешения. Его голос дрожал.

— Валерия… никогда так больше не делай. Никогда. Ты поняла? — это был не приказ.

Это была мольба. Грубая, рваная, неумелая, но искренняя и отчаянная.

Валерия улыбнулась слабее, чем могла бы когда-то, но эта улыбка была самой настоящей.

— Я… не планировала, — прошептала девушка.

— Ты бросилась под пулю, — его голос сорвался, он поднял голову, глядя на неё с недоумением, полным ужаса. — Под грёбаную пулю. Ради меня.

— …ты бы умер, — сказала Валерия так просто, будто это была очевидность, которую он должен был понимать.

Виктор замолчал. Долго. Так долго, что она почувствовала, как дрожат его плечи, как сдерживаются слёзы.

И тогда он сказал самое честное, что когда-либо говорил, признание, вырвавшееся из глубины его души:

— Я не выдержал бы этого, Рия. Не выдержал бы твоей смерти. Никогда. Просто...

Её пальцы нашли его волосы. Слабые, дрожащие, но нашедшие его, зарывшиеся в густые пряди.

И впервые за всё их время — она сказала, не думая, не взвешивая, просто отдавая:

— Я здесь. Я с тобой. Я живая, Виктор.

Виктор закрыл глаза. И припал губами к её лбу, касаясь так, будто целует молитву, благодарность, спасение.

— Никогда… — прошептал он, его голос дрожал. — Никогда больше не исчезай от меня.

Валерия улыбнулась, её глаза были полны нежности.

— Тогда не заставляй меня злиться.

Он усмехнулся мягко, поцеловал её в кончик носа.

— Постараюсь, моя маленькая ведьма…

Её веки опустились, сон снова накатывал, утягивая её в спасительную темноту.

Но перед тем как окончательно заснуть, она поймала его за руку, её пальцы слабо сжали его, и прошептала едва слышно:

— Спасибо… что плакал.

Он наклонился и снова коснулся её лба, его губы замерли на мгновение.

— Только для тебя, любовь моя. Только ты можешь заставить меня плакать.

Она уснула