Развод. Горькая правда - Кира Туманова

сидеть в своей комнате. Как я не уговариваю его побыть с Хагги, которому страшно и одиноко в чужом доме, он настойчиво возвращается ко мне. Наверное, считает, что поддержка мне нужнее, чем щенку.

— Викуся, — Нина подаёт голос и делает слабое движение рукой, — скажи мальчику, пусть поменяет полотенце.

Саша молча бросается к ней, снимает с её лба теплую тряпку и летит в ванную. Хочет помочь. Через секунду слышен грохот. Наверное, второпях уронил многочисленные Нинины пузырьки.

— О господи, да сколько можно! — Стонет свекровь. Она протягивает руку, и я вкладываю туда стаканчик с заготовленными каплями. — Забери его, умоляю!

— А вы, как можно скорее, продаёте дом, переезжаете в жилье попроще, а на вырученные деньги спасаете собственного сына… — бесстрастным голосом откликаюсь я.

— У меня нет выбора, ты выкручиваешь мне руки. — Нина одним глотком осушает стакан и откинувшись на подушку, издает жалобный стон. — И собаку эту забери. И стакан тоже…

— …И обговариваете с Сергеем возможность продажи бизнеса. Не исключаю, что Глеб сможет вытащить вас из ямы, — забираю стакан из протянутой руки, — но как быстро это произойдёт, зависит только от вас.

Нина, всхлипнув, щупает свой лоб.

— Кажется, у меня жар… А у Глеба аллергия на шерсть.

— Я в курсе, — воинственно скрещиваю руки на груди. Кажется, понимаю, к чему она клонит.

— Когда его выпишут, собаки в вашей квартире быть не должно. Он не сможет дышать с ней одним воздухом.

Пытаясь сдержать хохот, я хрюкаю. Но, не выдержав, утыкаюсь лицом в ладони и сотрясаюсь от слабых всхлипов. Нина перестает отрешенно созерцать потолок и с удивлением приподнимается на локтях. Смотрит на меня в ужасе — не поймет, смеюсь я или рыдаю.

Отняв руки от лица смотрю на неё с усмешкой.

— А вы не хотите узнать, какого мне будет дышать одним воздухом с вашим сыном? Кстати, я готова завести еще десять собак и парочку бенгальских тигров, имею право.

— Но после выписки Глебушке нужен будет покой… — тщательно подведённые брови свекрови возмущенно ползут вверх.

Удивленно развожу руками:

— Ну, Нина Михайловна, после продажи дома у вас останется достаточно денег, чтобы купить подходящее жилье, где вам с вашим сыном будет комфортно. Уютная хрущевка на окраине, думаю, вас вполне устроит.

Свекровь уже открывает рот, чтобы съязвить что-то колкое, но в комнату влетает Саша с полотенцем в руках, и она укладывается на подушки с оскорбленным видом.

С полотенца бежит вода, оставляя на полу мокрую дорожку. Саша виновато косится на Нину и шепчет мне:

— Я немного там уронил, но уже всё собрал.

Нина демонстративно сжимает виски пальцами и издаёт такой мучительный стон, будто её тянут на дыбе.

Выжимаю полотенце прямо на ковер и плюхаю ей на голову:

— Ничего, Алекс. Главное, что собрал. Бабушка — сильная женщина, она со всем справится. Правда, Нина Михайловна?

Полуприкрытая полотенцем голова вяло кивает.

— Забери его, я все сделаю…

Кладу руку на темную макушку. Саша вздрагивает и вновь прижимается к моей ноге, которая сейчас кажется ему самым надежным укрытием в безумном мире, где живут странные взрослые.

Поднимает голову, и я вижу в его карих глазах надежду. И страх, что я сейчас развернусь и уйду, оставив его здесь. Одного.

— Алекс, собирайся, — говорю ему с лёгкой улыбкой. — Поедешь со мной.

— А Хагги?

— И Хагги обязательно возьмём, ему у меня понравится. В подвал мы его не вернем, обещаю!

Мальчишка молча обнимает меня и утыкается головой в живот. Громко вздыхает от облегчения, и я чувствую, как намокает блузка от его слёз — молчаливых и тёплых.

У меня щиплет глаза, с трудом сдерживаюсь, чтобы не зареветь в голос. Навзрыд и отчаянно, как могут позволить себе маленькие дети. Чтобы выпустить обиду. Не за себя, за двух детей — брошенного темноглазого мальчика и еще не родившуюся девочку. Брата с сестрой.

Замечаю, как слабо всхлипнув, отворачивается к спинке дивана Нина. Видимо осознав, наконец, что её налаженная богемная жизнь уже не будет прежней.

У каждого свои границы горя, только мои намного шире, чем у Саши. Но мучает нас обоих предательство и ложь. А вот Нину расстраивает потеря привычного комфорта. Интересно, что больше всего опечалит Глеба?

— Пойдём собираться, малыш, — мягко глажу Сашу по спине. — Нам по дороге нужно будет к твоему папе заехать.

— К папе? — поднимает на меня заплаканные глаза. Столько надежды и радости в его голосе, что я, боясь, что сейчас взвою белугой, крепко зажимаю переносицу. Делаю глубокий вдох и, улыбаясь, сообщаю.

— Да. Твоему папе сейчас нужны положительные эмоции. А в ближайшее время больше мы ничего другого ему дать и не сможем. Уверена, он будет рад видеть нас с тобой вместе.

22. Не надо жалеть

Несчастье способно изменить дерзкого, заносчивого, самоуверенного человека.

Но способно ли оно изменить лжеца и предателя? Не уверена.

Я помню, как светились глаза Глеба, когда он смотрел на меня. Женское сердце не обманешь. Он любил меня, он дышал мной и это невозможно подделать.

И я наивно считала, что годы брака только сделали нашу связь крепче, мы проросли друг в друге, сцепились корнями.

Неужели потом он ехал к Дарье и с таким же трогательным восхищением хрипло шептал ей в ухо «моя девочка»?

Сможет ли несчастье, которое сломало тело, перекроить и его лживое нутро? Не знаю…

Глядя на спящего Глеба через стеклянную перегородку, я думаю о том, что он никогда не будет прежним. Не будет таким, каким я его помню. Широкоплечим балагуром и красавцем. Он осунулся, побледнел и его тело под больничной простыней сейчас кажется маленьким и щуплым.

Как бы я не старалась вновь дистанцироваться от мужа, но сердце сжимается от жалости. Глеб потерял меня, разорвал нить доверия, которая связывала нас воедино. Но любовь так быстро не исчезает. Столько лет он был для меня самым близким человеком, и теперь не так просто забыть об этом.

Саша прижимается носом к стеклу, оставляя запотевшие пятнышки дыхания. Впервые за всё время выдергивает ладошку из моей руки. Упирается в стекло, будто проверяя, насколько реальна эта преграда между ним и отцом.

— Вика, ему больно? — спрашивает, поднимая на меня глаза.

— Нет, Алекс. Физически ему не больно. Но, думаю, у него болит душа. Так тоже бывает.

Что я говорю! Ведь обманывать мальчика не стоит. Никто мне не скажет, меняет ли несчастье лжецов… И есть ли у них душа?

Тихо, как кот, сзади подходит Илья Сергеевич. Вздрагиваю от неожиданности, услышав его голос.

— Виктория, добрый день.