Развод. Горькая правда - Кира Туманова

— Это сын Глеба. — Разворачиваю мальчика лицом к доктору и кладу руки ему на хрупкие плечи. — Вы говорили, что Глебу нужна поддержка, я подумала, что…

— Вы всё правильно сделали. Пойдем, дружок. — Протягивает Саше руку и тот доверчиво вкладывает в нее свою ладошку. — А вы пойдете?

Я отрицательно мотаю головой. Не хочу, не сейчас.

Скрестив руки на груди, из-за стекла наблюдаю, как Саша осторожно присаживается рядом с Глебом, с тоской и нежностью заглядывает ему в лицо. Глеб спит, и мальчик что-то спрашивает у доктора, тот кивает. И Саша робко гладит отца по руке.

Я не знаю, сохранилась ли чувствительность рук, или Глеб слышит разговор, но он открывает глаза и поворачивается в сторону сына. Улыбается и что-то тихо говорит.

Илья Сергеевич, одобряюще похлопав Алекса по плечу, выходит из палаты. Оставляет отца и сына наедине.

Подходит ко мне и, зеркаля мою позу, скрещивает руки. Тоже смотрит.

— У него всё будет хорошо, — говорит он, не отрывая взгляд от трогательной сцены встречи. — Я видел многих пациентов. Глеб был на грани, но не сломался. Может быть из-за него. — Кивает в сторону Саши. — Может быть из-за вас.

— Не важно из-за кого, — перебиваю я, — главное, что прогноз благоприятный.

— Даже очень благоприятный, — кивает врач. — Завтра будем переводить в специальную палату.

Сердце замирает от ужаса. Как «уже завтра»?

У судьбы плохое чувство юмора. Она, как шулер, всегда готова достать из рукава пару крапленых тузов «на погоны». И в этот раз я опять ей проиграла. Благоприятный прогноз для Глеба — непостижимая беда для меня.

Я-то надеялась, что в запасе есть несколько дней!

Отрываюсь от стекла и перевожу взгляд на доктора. Молчу пару секунд, собираясь с мыслями.

— Илья Сергеевич, сейчас лишних денег у меня нет. Палату и лекарства я пока не потяну. — Волнуясь, заправляю за ухо локон и не мигая смотрю на доктора. — Скажите, небольшая отсрочка повлияет на восстановление Глеба?

— Но, вы же говорили, что семья Орловых может позволить себе лучший уход? — Врач в недоумении вскидывает брови.

— Так вышло, — скорбно поджимаю губы. Не рассказывать же сейчас подробности, куда ушли предназначенные на лечение деньги. — У семьи возникли временные трудности.

Илья Сергеевич снимает очки и рассеянно протирает стёкла. Снова водружает их на нос.

— Даже не знаю, что вам сказать, Вика. Каждый день, в вашем случае, очень важен. Пожалуйста, постарайтесь не тянуть.

— Я обязательно достану деньги, но немного можно подождать? Неделю или хотя бы дней пять? — Прижимаю руки к груди, будто доктор может в этом случае что-то решить. — Я займу у кого-нибудь, уже на работу устроилась. Завтра выйду. Не сомневайтесь, деньги будут, просто нужно решить несколько проблем.

Во время моей короткой и эмоциональной речи Илья Сергеевич, обняв себя за плечи, молча покачивается с носка на пятку.

— Нда… — пристально смотрит на меня поверх очков. — Вика, скажите, вам нужна помощь?

— Нет, что вы, — отшатываюсь в испуге. — Не надо меня жалеть, я справлюсь.

— Что вы, все не так. Жалею я вот его, — кивок в сторону Глеба, — жаль будет терять такой хороший прогресс. А вам я по-человечески сочувствую.

— Все хорошо будет, — стараюсь мило улыбнуться. — Просто не сразу. Я выпутаюсь, обязательно. У меня будет все, и даже немного больше.

Словно услышав мои слова, Глеб поднимает голову и пристально смотрит на меня сквозь разделяющее нас стекло.

И прикрыв глаза, медленно кивает. То ли подтверждая, то ли приветствуя.

23. Артурчик может расстроиться

Ранним утром, порядком нервничая, я топчусь перед монолитным забором, за которым скрывается большой двухэтажный дом. Невыспавшаяся и бледная. Всю ночь я ворочалась, размышляя, где взять деньги и завидовала мирно сопящему рядом Саше.

Маргарита советовала не стесняться просить помощи, и единственный выход, который я сейчас вижу — договориться об авансе с хозяйкой, к которой попала по её протекции.

Я буду стараться, я стану лучшей и незаменимой помощницей — буду мыть, убирать и готовить. Лишь бы хозяева пошли мне навстречу.

Немного робея нажимаю на звонок.

— Добрый день. Вы к кому? — Приятный женский голос из динамика.

— К Марии Геннадьевне, у меня назначено.

— Проходите.

С громким щелчком дверь открывается. Ощущаю в руке тонкие пальчики Саши. Волнуясь, я так крепко сжимаю его ладонь, что, наверное, ему больно. Он поднимает голову и смотрит мне в глаза — тоже переживает.

Я киваю ему в знак поддержки и переступаю порог.

По дорожке навстречу мне, на ходу поправляя идеальное каре, идёт полная женщина средних лет в синем брючном костюме.

Увидев меня, женщина останавливается, улыбка медленно сползает с её лица. Нервно одергивает пиджак и делает движение шеей, будто испытывает страшную неловкость.

Подойдя к ней ближе, доброжелательно протягиваю ладонь.

— Добрый день, вы Мария Геннадьевна? Мы вчера созванивались. Я Виктория. От Риты.

Она будто не замечает моей руки.

— Виктория? — в недоумении хлопает ресницами. — Вы не сказали, что будете с ребенком.

— Простите Мария Геннадьевна, — стыдливо опускаю глаза, — надо было предупредить, но я не успела. Это только на один день, потом я найду с кем его оставить… Другого выхода не было.

— Вы меня только правильно поймите, — Мария прижимает руку к груди. — Я ничего против не имею, но Артурчик может расстроиться. Он сейчас спит, но, когда проснется… В общем, я даже не зна-а-аю, — разочаровано тянет она.

— Артурчик? Это ваш сын? — пытаюсь натянуть вымученную улыбку. — Может быть они с Сашей поиграют вместе?

— Артур Викторович, мой муж. — холодно чеканит Мария и тут же извиняющимся тоном продолжает. — Вы только не обижайтесь, Виктория, но Артур — творческая личность, и не всегда уравновешен. Может вспылить, если услышит шум.

Саша настороженно вскидывается. Вижу, как дрожит его нижняя губа. Хоть бы не разревелся сейчас.

— Мария Геннадьевна, — я молитвенно прижимаю руки к груди. — Я вам обещаю, что завтра у мальчика будет няня. Не волнуйтесь, он не помешает. Его даже никто не увидит. Вот, я игрушку ему взяла, — в доказательство своих слов достаю из сумки машинку. — Я займусь своими, то есть вашими делами, а Саша поиграет.

Выдаю ей эту тираду, в которую сама мало верю, а сама в ужасе представляю, что сейчас творит брошенный в моей квартире белый щенок. Надеюсь, что просто жует мою обувь. Собаку я ещё могла оставить в одиночестве, но мальчика — нет. Хватит с него! Если хозяйка заупрямится, придется уходить.

— Я даже не знаю, что