Три дня на перекрёстке - Андрей Белкин

несколько гибких соломинок и, заметив на себе весёлые взгляды девушек, решил, что, невзирая на отсутствие аппетита, обязан попробовать их стряпню. Взрыв, запылавший у него во рту, и искрящийся калейдоскоп удивительных вкусов, заставили Ивана забыть всё, кроме еды. Карина и Амалия продолжали не сводить с Ивана глаз, и наслаждались эффектом новых ощущений своего гостя.

– Что… Что… это за еда?! Она удивительна! Амалия! Вы просто волшебница. Как из спагетти, лука и помидор…

Иван быстро съел все, что было на тарелке, и совершенно счастливый откинулся на спинку огромного стула.

– Теперь, ты можешь ему сказать, – Амалия посмотрела на Карину, и расслабленно кивнула в сторону Ивана, – ну говори, пока он опять чего-нибудь себе не придумал.

– Если коротко, Амалия белая ведьма. Я, хоть и не практикую обряды, тоже белая ведьма. Поэтому я вижу твои мысли и знаю наперёд, что будет. И Амалия, тоже. Еда такая вкусная, потому что Амалия кинула туда немного разных трав. Они безвредные, просто лучше раскрывают букеты ароматов и вкусов. Моя мама лишена нашего дара и, наверное, поэтому не доверяет Амалии и мне. Она думает, что мы такие же безрассудные, как и все люди. Но для нас глупость и спонтанность непозволительная роскошь, нас могут лишить дара и наказать всю нашу семью до 10 колена. Быть ведьмой непросто, – Карина замолчала и вместе с тётей наблюдала за тенями и переливами на лице Ивана.

Иван наклонился к столу, налил себе кофе, не спрашивая, налил кофе ведьмам тоже и, не спуская с лица блаженного выражения, стал пить из дымящейся паром чашки. Карина и Амалия переглянулись, улыбнулись и молча присоединились к кофепитию.

– А как зовут твою маму, – неожиданно прошил тишину Иван.

– Анна, – нестройным хором ответила ведьмина кухня.

Кофепитие возобновилось, дополнившись шелестом фольги и хрустом плитки горького шоколада. Иван старался не думать, не позволяя своим ведьмам, Амалию он уже принял в друзья, копаться в его мыслях. Тишина кухни наполнялась множеством звуков и запахов, которые хоронились, но получив свободу, сразу ринулись на Ивана. Шанель Амалии смешалась с духами тела Карины, тра́вы, которые только сейчас открыли себя, обволакивали Ивана и, толкаясь, заполняли поры его кожи и сливались с воздухом его дыхания. Тишина была звенящей, и в то же время забитой шелестом, порханием, писком и ещё невесть чем, касающимся Ивана и почему-то совершенно не страшащего его. Ведьмы не вмешивались в происходящее и отдали гостя на поруки их дара, но ревниво присматривали за тишиной, не позволяя ей напугать его. Иван допил чашку и улыбнулся. Эта тишина была не такой, которую слышит всякий, столкнувшийся с ней. Она рассказала Ивану об Анне, Амалии и совсем ничего о Карине. Когда Иван коснулся блюдца опустевшей чашкой, он знал, что Анна ушла из театра беременной Арсенчиком, и больше к пению и вообще к творчеству не возвращалась. Даже роскошный рояль, подаренный ей мужем на 30-летие, заставила перевезти на Таганку к бабушке, забив им самую большую комнату бабушкиной квартиры. И что Амалия кошмарит весь Внешторг через своего начальника, который выбил для неё отдельную ставку, ранее вообще немыслимую и невозможную. И что эта ставка предусматривает отдельный кабинет, служебный автомобиль и все прочие привилегии начальников отделов. Называется это ставка «Консультант по кадрам» и подчиняется исключительно руководителю Внешторга. Чем занимается этот Консультант никому не ведомо. А все попытки выяснить это разбиваются о ворох неприятностей, опутывающий всякого безумца, осмелившегося совать нос в чужие дела. При этом папа Карины, который и привёл Амалию во Внешторг, очень доволен её работой и считает её карьеру заслуженной наградой за пользу, которую она приносит учреждению. Иван отпустил изящную, тонкого фарфора чашку и тишина скороговоркой опрокинула на него все несчастья замужних и не очень дам, лишённых надежды на внимание потенциальных мужей и любовников, кишащих во Внешторге. Все видные женихи и «меценаты» были недоступны, жаждущим содержания и достатка, женщинам. Все мужчины, как безумные волочились за Амалией и были готовы на любую глупость, только за одну её улыбку или один её мимолётный взгляд! Женщины Амалию ненавидели, но страх и неизвестность заставляли их улыбаться ей и выполнять все её приказы. Во всём Внешторге только начальник Амалии и папа Карины имели право голоса. И сколько бы интриг и анонимок не обрушивалось во все возможные инстанции, все они разбивались об эффективность, полезность и планирование, что без Амалии было бы невозможно. Любые проверки и комиссии только раз за разом подтверждали её справедливость и нужность, и что особенно бесило доброхотов – после каждой из них Амалию с остервенением переманивали на самые высокие посты.

– Иван, я знаю, откуда вы, – Амалия решила завершить просвещение Ивана.

– Я из… – Иван осёкся, – ну, да… вы же меня читаете… итак…

– Прекратите меня бояться и стесняться, Иван. Я не Анна, я Амалия! И в психушку, я парня своей любимой племянницы никогда не сдам, – Карина и Амалия вновь весело переглянулись, – я сразу поняла, что вы не отсюда. Я говорю не о месте, а о времени. И дело не в вашем облике, одеждой меня не обманешь.

– А, то, – Иван подумал о плаще Амалии, – такой в ЦУМе будет стоить, как весь мой весенне-летне-осенний гардероб, ещё и на отдых на море останется, для двоих – на пару недель.

Тётя и племянница опять синхронно улыбнулись.

– Читайте, читайте. Белым ведьмам всё можно, – бубнил Иван про себя, злясь на беззащитность своей головы.

– Ты зря сердишься, – Карина завладела рукой любовника, – просто прими это, как мою и Амалии особенность. Будто мы инвалидки. Калеки. На таких не держат зла.

– Меня впервые так оскорбляют, – добродушно заметила Амалия, – и не кто-нибудь, а любимая и единственная племянница, моя наследница. Да! У меня не может быть детей!

Амалия уже без юмора, совершенно серьёзно смотрела на Ивана.

– Видите, как я вам открываюсь! А вы меня опасаетесь! Вздор! Кроме Карины, и возможно Арсенчика, я – ваша единственная защита и страховка здесь. И ваша беззащитность передо мной – вас спасла.

Кровь отлила в ступни и Иван побелел. Карина нежно сжала обескровленную руку и взглядом подбодрила любовника.

– Я всё вижу и всё чувствую. Вы боготворите её, а она вас. Этому помешать невозможно, нельзя! – серьёзность улетучилась, и Амалия многозначительно улыбнулась племяннице, – представляешь, твой подумал, что ты позволишь мне вести себя неприлично с ним, чтобы я не разболтала лишнего родителям и бабушке.

– Правда?! – будто рассердилась племянница.

– Всё, перестань шутить, Кариночка. Ивану от нас уже дурно! – Амалия окончательно облачилась в беспечность, – ты бы, что подумала? На