Хрустальная ложь - М. Эль

— Нет. — Виктор ответил жёстко, без обиняков. — Ты хотел.

Алан выдохнул и потер виски, словно пытаясь стереть головную боль или мучительные мысли.

— Да. Я… да. Виктор… я был не прав.

Виктор молчал. Он смотрел на Алана так, что тот едва выдерживал его пронзительный взгляд, в котором читалось всё его презрение.

— Ты не просто был не прав, — наконец сказал Виктор, его голос был низким, но наполненным невысказанной яростью. — Ты едва не убил её.

— Я… — Алан замер, опустив глаза, его плечи поникли. — Я выполнял приказ. Родители сказали вернуть её любой ценой…

— А я тебе скажу, что это за цена, — Виктор шагнул ближе, его голос был тих, но каждое слово прозвучало как удар. — Цена — слёзы твоей сестры, которые она проливала ночами. Цена — то, что она думала, что я умер. Цена — её попытка сбежать из вашего дома, как из тюрьмы. Цена — то, что она ломала себя изнутри, притворяясь, будто всё нормально, чтобы вы не видели её боли. Ты теперь осознаешь, какие ассоциации у нашей девочки сейчас с её Родиной?

Тишина была настолько глубокой, что старый дом, казалось, задержал дыхание, слушая их разговор.

Алан медленно сел на ближайший стул, его лицо было искажено отчаянием.

— Лери… — он закрыл лицо ладонями, его голос был прерывистым, почти неслышным.

— Она сама ещё не понимала, как жить дальше, — Виктор шагнул ещё ближе, его тень нависла над Аланом. — А ты… ты добавил ей ещё страха. Ещё боли.

Алан не оправдывался. Не спорил. Он только сказал, его голос был полон муки:

— Прости. Я не видел… не понимал…

— Это не меня ты должен просить, — Виктор покачал головой.

Алан поднял на него глаза — красные, опухшие, усталые, полные слёз.

— Она… узнает? Кто за всем этим стоит? Кто…

И в этот момент Виктор впервые смягчился.

Не потому, что простил. А потому, что видел: Алан был убит своей виной. Он был сломлен, и это было для него наказанием. Виктор понимал, Алан — не был плохим человеком. Не был подлым или черствым. Он просто... очень скучал по сестре. Пусть порой эта любовь была не здоровой, она была. Алан Андрес любил Валерию больше всех на свете.

— Нет. Она не выдержит, — Виктор ответил твёрдо, его голос был спокоен. — Она и так на грани. И если она узнает, кто был причастен к взрыву… или...

— Она возненавидит меня, — прошептал Алан, и по его щекам потекли слёзы. Он всегда плакал только из-за сестры, только её боль могла пробить его броню.

— Она сломается, — поправил Виктор. — И я этого не позволю. Я этого не допущу.

Мужчина протянул руку.

Алан медлил секунду, его взгляд был полон колебаний и недоверия — но пожал. Его рукопожатие было слабым, но искренним.

— Мы оба сделаем вид, — сказал Виктор, его голос был низким, — что в тот день произошёл несчастный случай. Что меня удерживали не ваши люди, а неизвестные враги. Она никогда об этом не узнает. И ты мне в этом поможешь.

— Никогда. — подтвердил Алан, опуская голову, его голос был полон раскаяния. — Спасибо… Виктор. Я… я правда виноват.

Виктор посмотрел на него долго. В его взгляде не было ни тепла, ни прощения, но и прежней ярости уже не было.

— Я не делаю это ради тебя, Алан. Я делаю это ради неё. И только ради неё.

Алан закрывает глаза и тихо кивает, принимая эти слова как неоспоримую истину.

— Я понял.

...

Она проснулась от странного ощущения — будто кто-то сидит рядом. Тёплое дыхание, едва различимое в тишине комнаты. Тень на стене, отбрасываемая светом из окна. Нежное прикосновение пальцев к её волосам, как будто кто-то боялся, что она исчезнет, если дотронется сильнее.

Валерия открыла глаза. И мир рухнул, а потом собрался вновь, ярче и полнее, чем когда-либо.

Перед ней — сидел он.

Не сон. Не галлюцинация. Не призрак из кошмара, преследующий её ночами.

ВИКТОР.

Живой. Уставший. Похудевший. С синяками под глазами, которые говорили о том, через что ему пришлось пройти. Но настоящий. Реальный. Здесь.

— Привет, змейка, — прошептал он тихо, почти виновато, его голос был низким и хриплым.

У неё не получилось вдохнуть. Не получилось закричать от радости. Не получилось сказать хоть слово.

Глаза тут же наполнились слезами — крупными, горячими, предательскими, которые текли без остановки. Она выдохнула его имя, будто это было самое святое слово на свете:

— Виктор…

И в следующую секунду буквально впилась в него — руками, губами, всем телом. Будто боялась, что если она замешкается — он исчезнет снова, растворится в воздухе, и она никогда его больше не увидит.

Она целовала его щеки, виски, губы, подбородок, снова губы, снова и снова, её слёзы капали прямо ему на лицо, смешиваясь с его запахом. А он только держал её крепко-крепко за талию, как будто тоже боялся отпустить, как будто она была самым драгоценным сокровищем.

— Тише… тише, Рия… девочка моя, — шептал он, закрывая глаза от ее поцелуев, его голос дрожал. — Я здесь. Я здесь. Я с тобой. Никуда не уйду.

— Где ты был? — наконец выдохнула Валерия сквозь всхлипы, её голос был полон боли и ярости. — Кто держал тебя? Кто посмел?!

Её голос сорвался, стал опасным, знакомым, стальным, Андресовским, несмотря на слёзы.

Виктор взял её лицо ладонями, заставляя посмотреть на него, его взгляд был мягким и умиротворяющим.

— Не важно, кто. Важно — что я здесь. Снова рядом. И что ты жива. И… — он коснулся её живота кончиками пальцев, его взгляд был полон нежности, даже не догадываясь о полной правде. — Что ты в безопасности.

Валерия зарылась лицом ему в шею, буквально вцепившись пальцами в его футболку, вдыхая родной запах, которого ей так не хватало.

— Ты обещаешь… что больше никогда… никогда так не исчезнешь от меня? — её голос был полон детской мольбы.

Виктор улыбнулся грустно, трогательно, почти виновато, его глаза были полны любви.

— Я обещаю, что если кто-то попытается меня увезти от тебя — я сожгу половину планеты к чертям, чтобы вернуться.

Она ударила его в грудь — Идиот.

— Твой, — прошептал Виктор и снова поцеловал её лоб, задерживая поцелуй.

Валерия всхлипнула в последний раз и крепко обняла его, чувствуя себя наконец-то целой.

— Когда отдохнёшь… мы поедем в аэропорт, — мягко сказал он, поглаживая её по спине. — Ты едешь домой, Валерия. В Нью-Йорк. Со мной.

Она улыбнулась сквозь слёзы, её сердце было наполнено надеждой.

В это время, в большой гостиной особняка Андрес царила странная,