Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе - Молли Винтер

На утро, когда первые лучи солнца пробились сквозь туман, мазь наконец иссякла. Дверь хижины распахнулась, и оттуда вылетел тот самый парень — полуголый, с дикими глазами, крича от ужаса: "Демон! Ведьма! Она… она превратилась в бабку! Аааа!" Он мчался по деревне, спотыкаясь о кур и размахивая руками, как будто отгонял призраков. За ним вышла Хильда — уже в своем прежнем обличии: сгорбленная, морщинистая, с седыми волосами в беспорядке и легкой сонливостью в глазах. Она почесала голову, зевнула и проворчала: "Эх, старость не радость… Но ночь была что надо. Жаль, парнишка такой нервный попался — чуть не обделался от вида моих “сокровищ” в оригинале." Неиссякаемая энергия исчезла вместе с молодостью, оставив только воспоминания, синяки на бедрах и, наверное, легкое помутнение от "отвязной" ночи — плюс историю, которую молодой веселый путешественник будет рассказывать у костра с дрожью в голосе.

Довольная исходом с Хильдой — она хотя бы не сожгла деревню в порыве юношеского бунта, — я летела обратно к хижине Яры, чувствуя легкий ветерок в волосах и редкое для меня ощущение успеха. Метла послушно скользила над лесной тропой, а в голове крутились мысли о вчерашней доставке. Интересно, как там семейство Бриар? — подумала я вдруг, замедляя полет. — Зелье проявления сработало? Они отметили свою юбилейную годовщину миром или опять поссорились? Может, стоит глянуть одним глазком — чисто из любопытства, чтобы убедиться, что все в порядке.

Любопытство взяло верх! Я свернула с прямого пути, пролетев над старой дорогой, ведущей к деревне, и вот, недалеко от рыночной площади, где местные торговцы расставляли лотки с фруктами и пирогами, я увидела их: живых и румяных, как будто только что сошли с картины. Они сидели за грубым деревянным столом у харчевни "Три Жабы". Гораций, весь в плотском великолепии, шептал что-то молодой девице с подносом эля — и сунул ей бумажку. Адрес? Записка с "рецептом соуса"? Чтоб его!

— ГОРАЦИЙ БРИАР! ОПЯТЬ?! — взревела Миртл так, что кружки на соседних столах задрожали, а несколько голубей вспорхнули с крыши. — ДАЖЕ В ДЕНЬ НАШЕЙ ТРЕХСОТЛЕТНЕЙ ГОДОВЩИНЫ?!

— Дорогая, я просто… рецепт соуса спрашивал! — лепечет Гораций, краснея как рак под взглядом разъяренной жены.

— СОУСА?! Я ТЕБЕ СЕЙЧАС СОУС ИЗ ТВОИХ ПРИЗРАЧНЫХ МОЗГОВ СВАРЮ, ТЫ, СТАРЫЙ КОЗЕЛ!

Скандал разгорелся не на шутку: булочки летели в Горация, как метательные снаряды, салфетки разлетались снежным бураном, а посетители харчевни замерли. Я, паря на метле низко над крышей соседнего лотка — достаточно близко, чтобы все видеть и слышать, но, как я думала, незаметно, — вдруг почувствовала на себе взгляд Миртл. Она развернулась в мою сторону, ее глаза сузились, и она ткнула пальцем прямо в меня, висящую в воздухе как дурацкая мишень.

— А! Ты, курьерша! — заорала она, перекрывая шум. — Это ты доставила зелье, чтобы этот старый кобель мог в очередной раз пуститься во все тяжкие! Верни мою благодарность, чертовка на палке!

"Пф!" — монетка в моем кармане испарилась с легким дымком, оставив только ощущение пустоты. Зелье угасало: плоть Бриаров таяла, возвращая их в призрачный вид, но они все еще переругиваясь, как две старые вороны над падалью.

Я в шоке рванула метлу вверх и полетела прочь, краснея от очередного стыда. Вернулась в хижину, где Яра встретила меня у двери с кружкой чая в руках.

— Ну как, доставила Хильде? — спросила она, прищурившись.

— Хильде — да, — ответила я упавшим голосом, все еще переваривая хаос с семейной парочкой Бриар. — А те… разводятся в трехсотый раз. Гораций клеил девушку, работающую в харчевне.

Яра хлопнула себя по лбу с таким звуком, будто лупила по арбузу.

— О боги, опять? Этот неугомонный старый развратник! В могиле триста лет, а все туда же — за юбками гоняется, как пес за хвостом. Не переживай, милая, помирятся через полвека. Или два. Ты набралась опыта — бесценного.

Несмотря на весь этот цирк с привидениями, старушками-нимфоманками и скандалами, я смотрела на свою курьерскую сумку с новым трепетным чувством.

"Ведьмина Служба Доставки" заработала на полную катушку — для живых, мертвых и тех, кто болтается где-то посередине. И у всех проблемы — очень даже живые, с перчинкой драмы, солидной дозой абсурда и легким привкусом разврата. Наверное, именно этого и не хватало мне в моей прошлой жизни.

Глава 9: Хранительница хижины

За окном бушевала осенняя погода — холодный ветер срывал с деревьев последние пожелтевшие листья, а небо, тяжелое и серое, разрывалось вспышками молний. Дождь лил не переставая, барабаня по крыше, как пальцы нетерпеливого гостя, а раскаты грома оглушали, эхом отдаваясь в груди. Давно не было такой бури, словно сама осень решила выплеснуть накопившуюся ярость перед зимним сном.

Этот хаос за окном контрастировал с мертвенной тишиной внутри хижины, которая и разбудила меня в то утро. Обычно по утрам Яра уже возилась на кухне, бренчала крышками, ворчала или отчитывала Жнеца за его мелкие хулиганства. Сейчас же — ни звука, кроме треска догорающих в камине поленьев. Я села в постели, чувствуя, как холодок пробегает по спине. Что-то не так, подумала я, и сердце сжалось от необъяснимой тревоги.

Я сбросила одеяло и поспешила выйти из комнаты, ступая босиком по прохладным половицам. Общая комната была залита мягким утренним светом, проникающим через маленькие окошки, но воздух казался тяжелым, застывшим. Я прошла в комнату Яры. Она лежала в своей кровати, укрытая лоскутным одеялом, которое она сама сшила из обрезков тканей. Она выглядела мирно, но на ее лице застыла непривычная безмятежность — ни морщинки беспокойства, ни ехидной улыбки. И грудь не поднималась. Ни вдоха, ни выдоха.

— Яра? — тихо позвала я, голос дрожал, как осиновый лист на ветру. — Вы спите?

Ответом была лишь звенящая тишина. Я осторожно дотронулась до ее руки — холодная. Безжизненный, каменный холод, который проникает в пальцы и леденит душу. Я отдернула руку, словно обожглась. Нет, нет, нет… Это не может быть правдой.

Ко мне подошел Жнец. Он не прыгнул на кровать с обычным рвением, а просто сел рядом, уставившись на хозяйку. В его глазах не осталось ни капли сарказма — только бесконечная печаль, глубокая, как бездонный колодец.

— Она говорила, что так и будет, — проскрипел он, и его голос был чужим, хриплым и усталым, без привычной язвительности. — Скажет «всем спокойной ночи» и не проснется. Без боли. Она всегда знала, когда придет ее время… и как она уйдет.

В комнату вкатился Пыльник и замер, его