Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

и вообще всему семейству Крафта Нессельридена заниматься торговлей, идея Господина о том, что ему следует пуститься в негоцию денежными средствами, которых пока хватало на безбедную жизнь, вновь, после того как Господин оставил его, всплыла в голове.

Вообще, последние несколько дней после ухода Господина казались ему чёрными — Элла не всходила и не светила для омеги. А Эллой был Господин…

И только через три-четыре дня безысходности и глухой чёрной тоски Дитричу пришла в голову мысль о подарке Господина. Был вызван мастер Дитрих…

После тщательного осмотра целитель подтвердил, что Господин действительно сделал верному рабу бесценный дар. Дитрич был беременным…

Беременность подтвердилась и у Лоррейна с Хильдом. Новость о том, что они беременны, ошеломила любовников, и только Дитрич затаённо улыбался, глядя за обедом на милующихся омег. Господин милостив. И не только к нему, Дитричу…

О детях следует заботиться. А уж о таких долгожданных в особенности. И Дитрич, воспрянув, с утроенными силами взялся за бумаги Нессельридена.

Встретился с Герти Зульцбергом — сыном ростовщика Зульцберга. Поводом для встречи были якобы векселя Нессельридена, но слово за слово, пара чашек чая и вот уже Герти рассказывает ему о сложностях ростовщического ремесла, по крайней мере, кое-что из того, что было известно ему самому. И если раньше Дитрич был несколько мечтателен и меланхоличен, жил, особо не задумываясь о том, что и как он делает, то теперь…

Наличие будущего ребёнка изменило его и теперь все силы омеги были направлены на обеспечение благополучия сына.

По устоявшейся привычке, перебирая бумаги, Дитрич держал в пальцах медальон, оставленный ему Господином (омега так и носил его на бархотке на шее).

Хельмут, старший приказчик Крафта, осторожно постучал в дверь (омега был пуглив и прислуга, зная это, берегла своего хозяина):

— Господин Дитрич, я принёс сведения о наличии зерна на наших складах…

— Ах, Хельмут, оставь тут, я посмотрю, — откликнулся Дитрич, подняв голову от документов.

В своё время — во время зерновой махинации — Господин поработал с головой Хельмута и теперь тот был предан Дитричу как собака. Остальных приказчиков пришлось отпустить за ненадобностью, а Хельмут уходить категорически отказался.

— И это…, - приказчик замялся, — господин Дитрич, у нас на складе оставалось десять мешков пшеницы и шесть гречки…

— Ах, Хельмут, зачем ты мне говоришь об этом? Ну оставалось и оставалось… Вели забрать на кухню, — омега не поднимал головы от бумаг.

Хельмут кашлянул, деликатно прикрывая рот:

— Пропали мешки… Два пшеницы и один гречки… Пропали, господин Дитрич.

— Что?! — выдохнул омега и сердце его забилось как птица в клетке.

Зерно. Господин говорил ему, что пшеницу и гречку он будет брать. И их специально не пускали в оборот, не смотря на запредельную цену на столь дефицитный товар.

Значит Господин пришёл!

Дитрич откинулся на спинку стула и прижал ладони к горящим щекам. Голова кружилась. Перед глазами плыло. Господин! Он здесь! Снова с ним!

— Я…, - Дитрич задохнулся, — сейчас… сходим… Ты иди, я приду… сейчас…

Хельмут осторожно прикрыл дверь в кабинет, а Дитрич остался сидеть, уставившись невидящим взглядом в одну точку.

— Господин… — прошептал омега, — Вы пришли, Господин мой.

Руки омеги тряслись, глаза наполнились влагой. Едва сдерживаясь, Дитрич закрыл пылающее лицо руками.

… Пустота и прохлада зернового склада рядом с домом Нессельридена. Последний склад, тот который непосредственно принадлежал самому зерноторговцу и был рядом с конюшней. Пахнет кошками. Когда в помещении столько зерна — это единственная защита от мышей.

Несколько поддонов на которых лежат мешки — рожь, овёс, ячмень. Всё пересчитано и аккуратно, с истинно немецкой педантичностью разложено, на каждой куче мешков бирка — сколько и урожая какого года — всё это для собственного употребления.

В дальнем углу два поддона. Там неприкасаемое — пшеница и гречка. И вот кто-то посягнул…

Дитрич быстро прошёл к остаткам былой роскоши. И правда — не хватает. Омега, шевеля губами и тыкая пальцем в каждый мешок считал. Восемь и пять…

— Хельмут, кто-то заходил сюда? — ломающимся голосом спросил Дитрич.

— Нет, господин Дитрич, склад опечатан был… Я с Гансом сегодня открыл… Он подтвердить может, — прогудел альфа.

— Куда же они пропали… — прошептал омега, опуская голову.

Пыльные лучи Эллы частой решёткой падали на утоптанный земляной пол, воркуют голуби, дворник в белом полотняном фартуке ширкает метлой по двору перед конюшней, собирая конские яблоки…

Омега вспомнил эпизод на конюшне, тогда он безрассудно попросил Господина осуществить его мечту… нехорошую мечту… Тогда он ещё не знал своей судьбы и находился в шаге от добровольной смерти… И Господин… Он… помог…

В носу засвербело, глаза защипало. Дитрич полез на носовым платком. Тонкий лён выпал из дрожащих рук. Омега нагнулся за белоснежной тканью и…

Нет!

Едва заметный след на твёрдой земле…

Пять царапин… Пальцы Господина… Это он! Он!..

И его нет! Почему!?

Ломая пальцы, с дрожащими губами Дитрич едва смог вернуться в дом. В спальне, не раздеваясь, завалился лицом в подушку и глухие рыдания омеги заставили Идана забегать вокруг господина с бесполезными утешениями, водой, успокоительными каплями…

Я сидел в нашем доме на топчане, привалившись к бревенчатой стене, и слушал происходящее в доме Дитрича. Три мешка зерна стояли передо мной… Вот такая вот я сволочь… Такая вот… сволочь…

* * *

Метель… Не метель даже, а пурга…

Деревянный диск с нанесёнными рунами держит перед пещеркой круг силового поля. Грот невелик — шагов восемь в глубину — едва смогли самолёт затащить. Дышать нечем, сердце бухает в груди — высотная болезнь во всей красе, голова кружится… Ничего не хочется, малейшее движение вызывает круги перед глазами. Мы с Веником сидим у самого входа — я завернул его в полы тулупа. Личико младенца посинело, он задыхается. Глаза с длиннющими чёрными ресницами закрыты. Остальные выглядят не лучше — бледные как смерть омеги едва шевелятся.

Пурга застала нас на перевале. Небо стремительно затянуло полупрозрачными поначалу тучами, поднялся ветер. Я едва смог отыскать укрытие, как разыгралась непогода. Шарики пирокинеза, периодически бросаемые мной в камелёк, вырезанный из камней, пока не дают замёрзнуть, но плазма выжигает из и так пустого воздуха, столь ценный на такой высоте, кислород. И стоѝт выбор — замерзать кое-как дыша, или греться, расходуя живительный газ.

Я, с трудом сдерживая позыв на рвоту, кое-как перебрался в глубину грота, по пути пощупал лоб Адельки, тот вымученно улыбнулся — дескать, всё в порядке, оме.

Сиджи и Ют, как два столбика вертикально привалены к сундуку — на такой высоте лежать категорически нельзя — лёжа тяжелее