Русский романс - Наталья Гончарова

Какая редкая пренеприятность лицезреть эдакое, ну что за дикарь, как в средневековье глаза руками выколупывает. В этой варварской расправе, было все, что ему хотелось и не хотелось знать об этом человеке. Не стоит ему дорогу переходить, – размышлял Николай, с трудом подавляя приступ тошноты, благо никто не заметил, что он стал полотняно-бледным от дурноты.

– Но знаете где еще, деликатес? – спросил купец, затем выждал паузу и продолжил: – У меня дома, прямо перед самым носом, – он театрально обвел глазами, сидящих в недоумении мужчин и наконец, торжественно заключил: – Анна Тимофеевна!

Николай, после этих слов, едва не поперхнулся анисовкой. Значит, вот как обстоят дела, этого то он и опасался, ну что ж, хорошо, что сие обстоятельство стало известно сейчас, а не тогда, когда было бы уже слишком поздно.

– И хотя пока, удача не на моей стороне, замечу только пока, – продолжил тот, – видно, что барышня, по вине, видимо своего батюшки, чрезмерно рафинирована, слишком много читает, слишком много думает, да слишком мало знает. Все гуляет в саду, природой любуется, да в облаках витает, хотя годков то уже не мало, не мало-о-о. Ну да ладно, с ней я более чем терпелив, господа, натура она возвышенная, стало быть, и подход должен быть особый. Но как говорится, всякому терпению приходит конец, более ждать я не намерен, этим же летом увезу ее в Петербург или в Париж, в конце концов, девица, она и есть девица, две шляпки, два платья, и... – и он засмеялся, подмигивая мужчинам.

Несмотря на то, что Николай, никогда не считал себя знатоком человеческих душ и уж тем более женских сердец, не много ума было надобно, чтобы понять, хотя девицы она и есть девица, да не все девицы одинаковы. С ужасом перед его взором в одном потоке картин пролетело нежное лицо Анны Тимофеевны, и то, как купец, выдавливал глаза судака своими большими красными пальцами.

Наконец, вечерняя трапеза с возлияниями подошла к концу, и уже за полночь, нетвердой и шаткой походкой, будто боцманы на палубе, мужчины отправились по домам.

Готовясь ко сну, из головы Николая никак не шли образы сегодняшнего вечера, в частности слова купца об Анне Тимофеевне. В нем боролись два человека, один говорил, что его это не касается, в конце, концов, это не первая несправедливость, мимо которой ему приходится проходить смолчав. Сколько раз, в богатых салунах, на балах, в грязных трактирах, или просто на улице, он был немым свидетелем разного рода несправедливости или даже бесчинств, и хотя никогда не принимал в них участия, не потворствовал, не подстрекал и не поощрял на то других, однако же, и не вмешивался, для восстановления справедливости. Всю жизнь он исходил из того, что судьбы других людей его не касаются, и что в жизни так много зла, что нет более бесполезного занятия, чем начать с ним бороться. Этого принципа он придерживался и по сей день, с чего же тогда его менять сейчас, тем более что меньше всего ему хотелось потерять союзника в лице купца. Он ведь так отчаянно нуждался в деньгах. Другая же часть его, не допускала, дажемысли о том, что с Анной Тимофеевной может случиться что-нибудь дурное, а ничего доброго из затеи купца и не могло случиться, это он знал точно, как знал он и то, что вопреки доводом рассудка, он непременно поговорит с ней, предупредит ее, в конце концов, даст совет, хотя его о том и не просят, а уж там ей решать, вернуться ли в дом к отцу, либо принять бесчестное предложение Степана Михайловича. И хотя спасать ее не его забота, предупредить ее он обязан. С этими мыслями и чистой совестью он крепко уснул.

В то утро, муки вчерашнего дня, показались Анне сущей нелепицей. Она посмотрела на события прошлых дней ясным взглядом и трезвым умом, и поняла, что все это не более чем плод ее воображения, право же всему виноваты книги, если с детства читать столько художественной литературы, сколько читала она, невольно, простые события начинают обретать тайный смысл, напоминая хитросплетения сюжета бульварного романа. В тот день, она намерена была судить обо всем что, происходит или произойдет, беспристрастно, как если бы события происходили не с ней, а с кем-то другим, а она лишь наблюдала со стороны, подвергая все что происходит критическому анализу. Так поступать будет верно.

Но увидев его, все обещания были забыты, все вернулось на круги своя, она испытала ту самую эйфорию и надежду на взаимность, от которых пыталась избавиться или убежать, уж как получиться, мысли исчезли, остались лишь чувства. В гостиной в то утро был лишь он, да Танюшка, накрывающая стол к завтраку, Нина Терентьевна со Степан Михайловичем еще не спускались.

– Доброе утро, Анна Тимофеевна.

– Доброе утро, Николай Алексеевич, – ответила Анна, стыдливо отводя взор, но затем, спохватившись, что они не одни, торопливо добавила, – Доброе утро, Танюша. – Та в свою очередь, что то буркнула и удалилась, бросая косые взгляды то в сторону Николая, то в сторону Анны.

Оставшись наедине с ним, она не знала, стоит ли ей присесть на диван, или может лучше и вовсе удалиться до прихода хозяев, но не выдаст ли она бегством своих чувств, не будет ли это выглядит малодушно, как если бы ей было что скрывать. И не найдя ничего лучше, чем встать подле окна, Анна начала беспрестанно оглядываться в сторону лестницы, проверяя, не спускается ли к завтраку Степан Михайлович с женой. Николай тотчас же встал с дивана и начал расхаживать по комнате, сложив руки за спиной. Делать вид, что она его не замечает, становилось все сложнее и сложнее. Анна слегка отодвинула штору, посмотрев на улицу с таким увлечением, будто там происходило что-то настолько интересное, сравнимое разве что с цирковым представлением. Больше всего она боялась встретиться с ним взглядом.

– Анна Тимофеевна, вы верно, заприметили там что-то интересное, разрешите полюбопытствовать, что привлекло ваше внимание? – спросил он, подходя ближе.

Она вздрогнула, будто ее застали на месте преступления, и резко опустив штору, встала как солдат по стойке смирно. Николай недоуменно посмотрел на нее, потом отодвинув штору, посмотрел в окно: унылый голый сад, стайка серых воробьев клевавших, вытаявшие из-под снега ягоды, утренний туман, все как обычно – ничего интересного в том пейзаже не