Русский романс - Наталья Гончарова

начал проникаться весельем, и той разнузданной бесшабашностью, что царила вокруг. Публика была разношерстная, тут тебе и громко горланящие рабочие, и уже совсем пьяная компания золотоискателей, по всей видимости, пришедшая спустить все, что заработала за месяц адским трудом. Были и господа, впрочем, не слишком прилично одетые, по крайней мере, так показалось Николаю. Может картежные шулеры или еще какой сброд, выдающий себя за господ чинных. Музыка, дым и шум в трактире стояли такие, что право и говорить не было никакой возможности, только орать да пить.

Не успели они сесть, как к ним тотчас подбежал половой, паренек лет пятнадцати-шестнадцати, не по годам хитрый и изворотливый. Еще будучи в другом конце зала, приметивший состоятельных господ среди всякого разного люда и бежавший обслужить так быстро, что дважды ударился на бегу об стол, впрочем, глаза его горели монетой так, что он того и не заметил.

– Чего изволите Ваше степенство, Ваше благородие, – обратился он сначала к купцу, явно зная его в лицо, потом к остальным, без конца кланяясь и расшаркиваясь.

Решено было пить анисовку, а из меню, чего церемониться, гулять так гулять, стало быть,взяли всего и на пробу.

Принесли огромный бутыль анисовой водки и три почти чистых стакана, щи, сало с огурцами, соленые сибирские грузди, кулебяку, холодные закуски, рыбу и мясо копченое, и неотъемлемый атрибут трактирного меню – заливное. Правда, оно, пожалуй, из всех восхитительно пахнущих блюд, было самым неаппетитным, серого почти землистого цвета, скользкое и дрожащее, и больше напоминающее морское чудище, выброшенное приливом на берег, нежели нечто съедобное. Только вот это блюдо, в отличие от других, отчего то с завидным постоянство было обласкано публикой, и представлено, во всех заведениях, будь то фешенебельная ресторация или самый грязный трактир.

Мысли жеИевлева ходили по кругу, о чем бы он не начинал думать, возвращался он неизменно к мыслям о ней, ее лицо в свете тусклой свечи, и мягкий шепот, глубина темных матовых как бархат, глаз. Верно тому виной волшебный свет, он давно заметил, что при свете свечи или костра, все приобретает пленительную загадочность. Без сомнения то была игра света и тени, именно она сыграла с ним злую шутку, надо лишь дождаться завтрашнего утра, и взглянуть на свои чувства при свете дня, наверняка магия рассеется без следа.

Пока Николай вел себя отстраненно и предавался мыслям любовным, разговор снова зашел о деле:

– Есть, у меня тут идейка, Николай Алексеевич, мы, с Александром Петровичем, уже это обсудили, – и он жестом указал на своего пьяненького приказчика, который уже не то что дело обсуждать не мог, но и на стуле то сидел с трудом, – хотелось бы мне и ваше мнение полюбопытствовать.

– Удивительно, – подумал тот, – ведь купец пьян, не мог быть не пьян, после такого то количества выпитого, вот и лицо красное как арбуз, а глазки стали еще меньше, словно арбузные косточки, а о деле говорит здраво, и речь четкая, лучше трезвого. Это способность пить и быть в ясном разуме, так восхищала Николая в сибирских мужиках.

– Помимо шерсти, которую мы договорились до Петербурга доставлять, часть на фабрику, а часть, Порфирию Никоноровичу продавать, что до трехсот тысяч годовых нам принесет. Но не суть дела. Есть у меня такая идея, разумеется, без вас, Николай Алексеевич, его было бы трудно, так сказать, до ума довести, надобны связи определенные в министерстве путей и сообщений Петербурга иметь, ну и в Таможне, разумеется.

– Я немного знаком с помощником начальника округа, так что ваши размышления на верном пути, Степан Михайлович, только вот в толк не возьму, к чему вы клоните. Знаю только что идея верно добрая, вы, Степан Михайлович, человек дела, на пустую мысль, и время тратить не будете.

Купец засмеялся, явно польщенный комплиментом, и продолжил: – Торговать шерстью от N-ска до Петербурга, много ума не надобно, купить здесь, продать там, это всякий дурак сможет, а вот сделать так, – и он взяв рюмку с анисовкой, поднял ее высоко над столом, подержал немного в воздухе, да как поставит с грохотом позади тарелки, попутно расплескав все содержимое. И указав на тарелку своим большим толстым пальцем, гордо произнес: – Вот, Америка. Тут уже триста тысяч царских превратятся в три миллиона! Но без… сами знаете кого, и сами знаете чьего… участия, дальше Ладоги и не уйдем. А если продавать, не только шерсть? У нас, знаете какой сурок? Мягкий, гла-а-а-адкий, – и он провел ладошкой по поверхности стола, словно поглаживая мех, – здесь он сущие копейки, а там, вот где золото, под ногами лежит, а не там где эти дуралеи ищут, – и он презрительным взглядом, обвел группу золотоискателей, – чего его на глубине искать, вот оно лежит, под ногами, бери да продавай. Пока англичане с французами из под носа не увели.

– Я вас понимаю, Степан Михайлович, но как говорится не все так просто, и не все так быстро, но мысль хорошая, право слово, хорошая. Я подумаю и дам вам ответ, и ежели, все пойдет так, как задумано, по прибытию я тотчас, вам напишу, – ответил Николай.

– Знал я, Николай Алексеевич, что вы человек здравомыслящий и предприимчивый, в тот день, в салоне у Виктории Павловны, сразу понял, сработаемся.

Все трое засмеялись, окрыленные общим делом и жаждой наживы. Возможности, открывающиеся перед их взором на горизонте, будоражили и опьяняли сильнее анисовки. Азарт и кураж, вот топливо для горнила торговли.

Порешав дело с пользой для всех, решили заказать еще анисовки. Разговор как водится в подпитии, зашел о дамах.

Пьяный приказчик, хвастаясь, рассказывал, как приударил за местной исполнительницей романсов, пусть и провинциальной, но все-таки певицей. Кроме того увел он ее прямо перед носом у старого генерала Корнеева, и что дескать подарки то она принимала от генерала, а вот расположение досталось ему. Во что признаться, верилось с трудом, если учесть, какой неказистый и глуповатый вид был у рассказчика.

Тем временем, шла третья смена блюд.Подали речного судака на пару.

– Не желаете ли, господа, отведать голову? – спросил купец, и когда все отказались, пододвинул блюда себе поближе. Одной рукой, придерживая скользкую голову рыбины, двумя пальцами правой руки, ловко извлек огромный рыбий глаз и отправил целиком прямо себе в рот, медленно пережевывая и смакуя, едва ли не закатывая глаза от наслаждения. – Знаете ли, господа, невероятнейший деликатес, нежнейшие глаза, я вам