Ночной скандал - Аннабел Брайант

— Вам повезло остаться в живых.

— Исключительно верное замечание.

— Неудивительно, что вы презираете Оксфордшир и простое существование, которое знаменует наша глушь. Вам наверняка не терпелось вернуться к бурной светской жизни. И сельская обстановка напоминает вам о боли и страданиях вашего выздоровления. Теперь мне понятно, откуда это приглашение в Лондон.

— Мое приглашение шло от чистого сердца. — Осушив бокал до дна, Уиттингем выбросил из головы сентиментальные воспоминания. Не хватало еще расплакаться!

— Я вам верю.

Теодосия так глубоко заглянула в его глаза, что он не осмелился отвести взгляд. Перед взглядом ее глаз, серебристо-серых и совершенно неотразимых, Мэтью был бессилен. Однако он заставил себя продолжать разговор:

— Лондон — не столь уж гиблое место, и сливки общества вполне могут назвать его своим домом.

— Но я никогда не смогу назвать его домом!

Категоричность этого заявления погрузила их в молчание на несколько долгих минут. Мэтью смотрел, как она допивает вино. Он понимал, что спрашивать не стоит, однако предыдущий обмен секретами предоставил идеальный шанс. Кроме того, у него оставался еще один законный вопрос.

— Почему? — Это было простое слово, несколько букв, но он знал, что провоцирует ее; пусть проговорится и откроет ему нечто очень важное и даже жизненно значимое.

Теодосия не решалась начать и просто забавлялась со своим бокалом, вращая в пальцах тонкую ножку, а огонь в камине вспыхивал и вроде даже потрескивал от нетерпения. Мэтью сидел тихо и задавался вопросом, знает ли эта девушка, какая она хорошенькая или что ее ум — это восхитительный и чудесный дар. Что отсутствие стремления угодить обществу с его претенциозным притворством и составляло истинную красоту, которая делала ее восхитительным исключением из правил. Даже эти серебристо-серые глаза не шли ни в какое сравнение с поразительными врожденными чертами ее характера. В науке такая аномалия редкостного совершенства могла считаться чудом — другого термина Мэтью подобрать не мог, но не видел причин, почему бы не классифицировать Теодосию именно по этой категории.

Он даже вздрогнул, когда она, наконец, заговорила. Сам того не замечая, от восхищения ею он забыл обо всем на свете.

— Тогда мне было четырнадцать. К тому времени дедушка воспитывал меня уже восемь лет, и он дал мне всестороннее образование. У меня была отличная гувернантка и еще несколько учителей, но я многому научилась, просто наблюдая дедушку за работой. Он всегда или читал, или писал, или проводил исследования. — Теодосия прервала рассказ, улыбнувшись своему воспоминанию. — Но на мой четырнадцатый день рождения он вбил себе в голову, будто я обязательно должна посещать школу для девиц. Располагая обширными теоретическими знаниями во всяких науках, дедушка почти ничего не знал о дамских делах. Он мог пригласить новых учителей, чтобы обучили меня танцам и этикету; но разве можно было проверить себя и свои умения, не вращаясь в обществе себе подобных?

Теодосия бросила взгляд на свой пустой бокал, и Мэтью взял бутылку, чтобы налить ей вина. В разговоре наступил перерыв; слышалось только шипение поленьев в камине.

— Я никогда не забуду тот день. Дедушке как будто не терпелось от меня избавиться. Но знаю, что ему невыносимо было видеть, как я уезжаю, — да и мне было жаль его покидать. Тем не менее, я согласилась начать семестр, потому что хотела, чтобы он мною гордился. Кто мог предположить, что случится та трагедия, которая отняла у меня родителей? И того, какими будут последующие годы? Воспитывать пятилетнего ребенка — дело непростое, хоть он и нанимал помощников. Моя замечательная гувернантка спешила исполнить любую мою прихоть, но я навсегда стала тенью своего деда. Он был добр и не жалел для меня своего времени, хотя сейчас, оглядываясь назад, не сомневаюсь — нашлась бы куча занятий, которыми он бы занялся с гораздо большим удовольствием. Понимая все это, я решила, что не разочарую его, поскольку его просьба насчет пансиона для благородных девиц была сущей мелочью, если сравнить с тем, что делал для меня он.

Мэтью кивнул, но перебивать не стал.

— «Академия юных леди» миссис Бартон имела в свете репутацию заведения претенциозного, но с доброжелательной атмосферой. Дедушка заручился отличными рекомендациями — ведь это было лучшее учебное заведение для девушек! Не сомневаюсь, что эта затея обошлась ему в целое состояние. К несчастью, ни он, ни я не подумали, что там будут другие воспитанницы. И что они могут меня не принять.

Теодосия смахнула слезинку с ресниц и сделала глоток вина. Опустив глаза, продолжила, на этот раз с большим чувством в голосе:

— И меньше чем через две недели я сделалась мишенью насмешек и унижения. Было очевидно, что я сильно отличаюсь от воспитанных, деликатных леди, которые должны были завершить образование, уже и без того рафинированное. Я выделялась по целому ряду причин. Была слишком умна. Мои быстрые ответы и обширные знания не только доказывали, что я много занималась науками, но и обнаруживали тот факт, что у других девиц в образовании большие пробелы. Сначала я не понимала, что невольно бросаю тень на своих товарок по классу. Они досадовали, что я справлялась с заданиями задолго до установленного срока, да еще проводила подробные дополнительные исследования. Наставница не успевала хвалить мою работу и ставить в пример другим, но, к несчастью, у других учениц ее похвалы вызывали только враждебность. В качестве защитного приема — а я с этой тактикой была не знакома — они сбивались в группы, интриговали против меня и жаловались по каждому ничтожному поводу, пытаясь утешиться таким низким образом.

Сначала это были мелкие и глупые розыгрыши. Паук в супе или пропавший чулок, который потом обнаруживался висящим на люстре в зале собраний. Дырки, проделанные в моих лучших платьях, или грязь с клумбы в карманах. Другие девочки радовались возможности принять участие в гнусных проделках, и не было никого, кто бы встал на мою защиту. Очень немногие предпочитали просто остаться в стороне и молчали, боясь привлечь к себе внимание и сделаться следующей жертвой. Так или иначе, у меня не было ни одной подруги, и если кто-то и отваживался заговорить со мной и выразить сочувствие в сложившихся обстоятельствах, то исключительно шепотом.

Теодосия удрученно вздохнула, и Уиттингему страстно захотелось обнять девушку и предложить утешение. Но он остался сидеть, как сидел, чтобы она не прекратила рассказ. Господи, но зачем только он задал ей этот вопрос!

— Я изо всех сил старалась сделаться невидимкой. Пыталась скрывать свои способности, но было слишком поздно. Наставники понимали, что я