Хрустальная ложь - М. Эль

— Почему мы все молчим, мам? Почему позволили случиться этой глупости?

Адель и Валериан... Два символа клана. Два столпа, которые держали на себе всю структуру. Но и их сила трещала.

Валериан теперь редко поднимал голос. Его движения стали медленнее, лицо — уставшее, словно он нёс на себе не только клан, но и всю тяжесть мира. Каждое утро он собирал доклады от подчинённых — поиски, контакты, фотографии. Каждый день одно и то же: “След потерян.” “Нет данных.” “Молчание.”

Адель встречала его у двери кабинета, брала бумаги, листала их дрожащими руками.

— Опять ничего, — шептала.

— Опять, — кивал он, его глаза были полны бессилия.

Иногда она прикрывала лицо ладонями и молилась. Не к святым, не к Богу — просто в пустоту, в саму ткань вселенной.

“Пусть она живёт. Пусть хоть дышит. Всё остальное — переживу.”

Иногда, когда силы кончались, Адель вспоминала тот день — день, когда Эмилия предложила “урок”.

“Пусть Валерия почувствует, что её могут выдать замуж. И не всё может быть так, как она хочет. Мы её слишком избаловали. Она не сможет управлять кланом, слишком импульсивна.” Хотя сама Эмилия в молодости была именно такой же — бурной и непредсказуемой.

Адель тогда молчала. Не одобрила, не запретила. Просто посмотрела на внучку, на сияющие глаза, полные вызова, и подумала, что всё под контролем.

А потом — чемодан.

Записка.

И пустая комната, ставшая склепом их надежд.

Теперь, глядя в зеркало, Адель иногда шептала. — Почему я не вмешалась?

Валериан слушал её, молча обнимая. Он не умел плакать. Но в ту ночь, когда исчезла Валерия, его глаза были мокрыми впервые за последние тридцать лет.

Дом Андрес всё ещё стоял — гордый, непоколебимый, охраняемый, как крепость. Но в каждом его углу жила тень той, кто сбежала. В каждом смехе эхом звучала пустота. И вся семья, каждый по-своему, всё ещё жила одной надеждой: что дверь однажды снова откроется, и на пороге, с чемоданом, с той самой дерзкой усмешкой, станет их Лерия.

И скажет:

— Ну что вы тут, без меня, совсем расклеились?

Глава 16

Иногда она возвращалась под утро — когда город ещё спал сладким сном, но уже предчувствовал рассвет. В её машину, обтянутую тёмной кожей, въедался густой, острый запах пороха, выветривающийся лишь благодаря терпкому сигаретному дыму и влажной прохладе дождя, который смывал с улиц не только грязь, но и следы её ночных дел.

В доме зажигала свет, медленно, словно не желая нарушать священную тишину своего убежища. Снимала обувь — тяжёлые ботинки или убийственно высокие каблуки, в зависимости от ночной "работы", и долго стояла у окна. Нью-Йорк жил своей особенной жизнью — неоновый, гулкий, бессонный. В его вечном движении, в его мерцающих огнях и далёком шуме Лилит, как ни странно, находила покой. Это был её личный хаос, её мир, где она могла быть собой. Или тем, кем ей позволяли быть обстоятельства.

Под её кожей ползали мурашки, безошибочный сигнал о чьём-то слишком пристальном внимании. Она ощущала его взгляд, незримый, но проникающий, словно ледяной клинок. Инстинкт хищника, всегда начеку, кричал об опасности, но рациональный ум не находил никаких лазеек в её защите. Он был рядом. Всегда. Как невидимая тень, от которой не убежать.

Она садилась за стол, зажигала лампу, отбрасывающую мягкий, золотистый свет на старый кожаный блокнот. Открывала его и записывала привычным, ровным почерком, где каждое слово было чётким и безжалостным:

Понедельник. Судебное дело в 10:00. Проверить документы по делу Фрей. Позвонить Лу. Купить новые патроны. Не забыть дышать.

«Не забыть дышать» — это была не просто фраза, а ежедневное напоминание о том, как хрупка грань между жизнью и смертью, между контролем и падением.

На следующий день — снова суд. Белый воротничок, строгий костюм, идеально уложенные волосы. Её голос снова холоден, речь — безупречна, каждое слово отточено, как лезвие, каждый аргумент — безотказен, как пуля. Она была Лилит Рихтер, адвокатом, способным вытащить из ада самого дьявола. Но за этим отточенным хладнокровием, за каменной маской пряталось напряжение, едва заметное дрожание руки, когда она ставила подпись под очередным документом, маленькая, но выдающая её усталость деталь.

Она смеялась в лицо судьям, когда выигрывала очередное дело, её голос звучал чисто и звонко, но в глазах застывала сталь. Она смотрела на них, на эти столпы закона, и чувствовала себя хищником среди овец, а на губах её мелькала та же усмешка, с которой она стреляла.

А потом вечером, сняв с уставших ног каблуки, она тяжело опускалась в кресло у окна, прижимая к губам бокал виски. Янтарная жидкость в бокале отражала огни города, и в этих огнях она видела не только Нью-Йорк, но и себя, и свои решения. И думала, сколько стоит её ложь. Сколько стоит эта фальшивая жизнь, этот фасад, за которым она пряталась. И сколько она готова заплатить, чтобы продолжать эту игру.

Её взгляд был прикован к телефону, лежащему на журнальном столике. Она знала, что он не даст ей покоя. И точно, спустя несколько минут экран вспыхнул.

Сообщение от Виктора. Без имени. Только текст.

«Ты выглядела сегодня великолепно.

Даже судьи не заметили, что ты готова их пристрелить.»

Это был не просто текст. Это был его голос в её голове, его взгляд, проникающий сквозь стены и её маску. Он видел её. Видел сквозь неё. Чувствовал её ярость, её желание уничтожать. И это знание, это ощущение его вездесущности, одновременно пугало и невероятно возбуждало.

Лилит не отвечала. Не позволяла себе. Ответ был бы признанием. Но её губы медленно изогнулись в тонкой, опасной улыбке, полной вызова и обещания. Он знал — она читает. Он знал, что его слова достигли цели. И это было лишь очередным подтверждением их безумной, опасной связи. Игра продолжалась, и каждый ход делал её всё более личной, всё более необратимой.

Бар был старым, с низким светом и запахом перегара, въевшимся в потертую мебель и полированный до тусклости бар. Это было одно из тех мест, куда приходили, чтобы утонуть в виски и забыть о джетовских проблемах, о мире, который требовал от них слишком много. Идеальное убежище для Лилит, уставшей от судебных драм и ночных вылазок.

Она пришла туда одна — просто снять усталость, позволить своему телу расслабиться под обволакивающей тяжестью алкоголя, не думать, не планировать, не