Хрустальная ложь - М. Эль

за долгое время она ощущала себя по-настоящему нужной, важной. Не просто как адвокат, выигрывающий дела, а как арбитр, хранитель равновесия в невидимом мире. В голове промелькнули образы бабушки — строгой, несгибаемой, спасающей жизни, и матери — защитницы клана, щита от всех угроз. Наверное, они чувствовали то же самое, когда их благодарили спасённые, когда их авторитет был неоспорим, когда их решения меняли судьбы. Это тепло, эта внутренняя сила, это осознание своей незаменимости — вот что двигало ими. Вот что, возможно, давало им смысл.

Но тут же, рядом с этим подъёмом, возникло и другое понимание. Это нездоровая херня. Абсолютно нездоровая. Её чувство собственной значимости было напрямую связано с чужой неспособностью, с хаосом, с преступностью. Это была не героическая миссия, а постоянное балансирование на грани, где любая ошибка могла стоить жизни. Этот водоворот опасности и адреналина, который она ошибочно принимала за смысл, был всего лишь наркотиком. Она была зависима от кризисов, от того, что её ум был самым острым оружием в комнате.

«Вот это да, Лилит, — подумала она, смотря на свои руки, которые уже почти не дрожали. — Пора бы тебе сходить к психотерапевту. И желательно, к тому, который сам не сидит в клетке для особо опасных.»

Она усмехнулась, эта усмешка была горькой, но в ней уже не было той утренней пустоты. Внутренний огонь, притушенный сомнением, вновь разгорелся. Её ждала битва. А значит, ждала жизнь. И, кажется, кто-то очень влиятельный позаботился о том, чтобы она не скучала. Кто-то, кого она ещё не вычислила, но чьё незримое присутствие она уже чувствовала.

Глава 17

Через несколько дней, после того как "инцидент" на складе был блестяще разрулен, Лилит, неожиданно для самой себя, вспомнила о своём внутреннем обещании. Адреналин от схватки поутих, и прежняя пустота вновь начала подступать. Она нашла адрес одного из самых рекомендуемых, и при этом самых дискретных психотерапевтов в Нью-Йорке. Доктор Элайджа Стоун принимал в старом здании на Верхнем Вест-Сайде, его кабинет был обит тёмным деревом, а атмосфера успокаивала своей старомодной солидностью.

— Мисс Рихтер, — доктор Стоун, пожилой мужчина с добрыми, проницательными глазами, кивнул ей, приглашая присесть. — Спасибо, что пришли.

Лилит села в глубокое кожаное кресло, чувствуя себя непривычно уязвимой.

— Я не знаю, зачем я здесь, доктор, — начала она, её голос был непривычно тихим. — У меня всё под контролем.

— Контроль — это прекрасно, мисс Рихтер. Но иногда он становится клеткой, — спокойно ответил доктор Стоун. — Расскажите мне о себе.

Несколько сеансов прошли в привычном для Лилит режиме: она давала факты, избегала эмоций, старалась анализировать себя со стороны. Доктор Стоун терпеливо слушал, задавая лишь редкие, но точные вопросы. Он не знал о её истинной семье, о кланах и тёмных делах, но он видел в ней женщину, которая несёт на своих плечах невидимый, но колоссальный груз.

— Мне кажется, мисс Рихтер, — сказал он на одной из встреч, откинувшись на спинку кресла, — что вы слишком сильно пытаетесь соответствовать ожиданиям. Возможно, вашей семье? Вы производите впечатление человека, который постоянно доказывает свою значимость.

Лилит нахмурилась.

— Я просто делаю свою работу. И делаю её хорошо. Мои родители всегда учили меня быть лучшей.

— Быть лучшей — это одно. А вот связывать свою ценность с этой "лучшестью" — совсем другое, — пояснил доктор. — Ваша значимость, в вашем понимании, связана с пользой. С тем, что вы можете что-то решить, кого-то спасти, чего-то добиться. Но дело-то совсем не в этом. Каждый человек по-своему значим и важен вне зависимости от того, творит он что-то грандиозное или нет. Просто потому, что он есть.

Это прозвучало непривычно. Для Лилит ценность всегда измерялась действием, результатом.

— А что насчёт личных отношений, мисс Рихтер? Мужчины? Семья? — мягко спросил доктор, меняя тему.

На лице Лилит впервые за время сеанса появилась тень улыбки.

— О, мужчины… Это отдельная история. А вот про семью могу сказать, что я знаю, что такое любовь. Мой дедушка и бабушка… их любовь была легендой. И папа, к маме… это было что-то невероятное. Они любят друг друга так, что это было видно всем. Это была основа всего.

Её голос смягчился, вспоминая тёплые, нежные моменты из детства, когда мир казался надёжным и полным безусловной привязанности.

Доктор Стоун кивнул, внимательно слушая.

— Это прекрасно, мисс Рихтер. Это значит, что вы видели настоящую любовь. А теперь, позвольте мне спросить: в вашей семье, мужчины любили женщин за их заслуги, за их успехи в карьере, за их силу, за то, что они были лучшими? Или просто так? За то, что они были?

Лилит замерла. Её улыбка медленно сползла с лица. Она никогда не думала об этом под таким углом. Дедушка обожал бабушку, хотя она была строгой полицейской, а потом одной из глав клана. Отец боготворил мать, которая управляла империей. Но… разве они любили их за это?

Ей вспомнились сцены: дедушка, который ругает бабушку за то, что она слишком много работает, и заставляет её отдыхать. Отец, который после самого тяжёлого дня обнимал мать и говорил, что самое главное — это она, её здоровье, её улыбка, а не их дела. Они просто их любили. И даже просили их больше отдыхать, быть… слабее. Не такими сильными, не такими непобедимыми.

Растерянность накрыла её волной. Эта простая, но глубокая мысль ударила её, как молния. Просто так. Безусловно.

Она, Лилит Рихтер, которая всю свою жизнь стремилась доказать свою силу, свою значимость через дела, через победы, через соответствие великим предкам, вдруг осознала, что любовь в её семье была совершенно иного рода. Не за что-то, а просто так.

Лилит посмотрела на доктора Стоуна широко раскрытыми глазами.

— Просто так, — прошептала она, и в этом шёпоте была смесь удивления, облегчения и какой-то новой, хрупкой надежды. — Они… они даже говорили, что им надо больше отдыхать. И меньше… беспокоиться.

Доктор Стоун мягко улыбнулся.

— Вот видите, мисс Рихтер. Иногда самый большой подвиг — это позволить себе быть любимой. Не за ваши заслуги, а за вас саму. И, возможно, это то, что вам нужно научиться делать сейчас.

Лилит сидела ещё несколько минут, не в силах оторвать взгляд от доктора Стоуна. Его простые слова, как осколки зеркала, разбили её тщательно выстроенную реальность на множество мелких фрагментов. Просто так. Эта фраза отзывалась эхом в её голове, обнажая глубокую, невидимую рану. Всё, во что она верила, чему посвятила себя, оказалось лишь одним слоем, под которым скрывалась совершенно иная, более сложная и