Хрустальная ложь - М. Эль

Её губы дрогнули, но она тут же взяла себя в руки. Лилит Рихтер не плакала. Лилит Рихтер держала удар.

Она поднялась, её движения были механическими.

— Благодарю вас, доктор Стоун, — произнесла она, её голос был ровным, но в нём чувствовался странный надлом. — Вы дали мне пищу для размышлений.

Доктор Стоун кивнул, его взгляд оставался тёплым и понимающим.

— Приходите, когда будете готовы, мисс Рихтер. Дверь всегда открыта.

Она лишь слегка кивнула в ответ и поспешно вышла из кабинета, затем из здания, словно спасаясь от чего-то невидимого.

Улицы Нью-Йорка, обычно такие привычные, казались чужими. Шум города давил, яркие огни слепили. Девушка села в машину, завела двигатель, но не тронулась с места. Руки крепко сжимали руль, костяшки побелели. Она смотрела прямо перед собой, стараясь не думать. Не чувствовать.

Но это было невозможно.

Образы дедушки, обнимающего бабушку, отца, нежно поправляющего выбившийся локон матери, их взгляды, полные безмолвной, всепоглощающей любви — всё это всплыло перед глазами. И в этих образах не было ни власти, ни борьбы, ни успехов, ни поражений. Была лишь любовь. Безусловная. Которая говорила: "Отдохни. Не волнуйся. Ты важна, просто потому что ты есть."

Она, Валерия, всю жизнь стремилась к тому, чтобы быть достойной этой любви, доказывая свою силу, свою непобедимость. А они… они просто хотели, чтобы она была.

Первая слеза скатилась по щеке. Горячая, обжигающая, непривычная. За ней потянулась вторая, третья. Горло сдавило спазмом, и из груди вырвался глухой, сдавленный всхлип. Маска, которую она так долго носила, дрогнула, а затем рухнула.

Она прислонилась лбом к рулю, закрывая глаза, и позволила себе рассыпаться. Слёзы текли по лицу, смешиваясь с остатками туши. Это были слёзы разочарования, слёзы усталости, слёзы внезапно осознанной одинокой дороги, которую она выбрала. Слёзы по тому, чего ей так не хватало, но что она считала слабостью. Она плакала впервые за много-много лет, и этот плач был таким же мощным и разрушительным, как и её гнев.

Дома, в своей новой, такой идеальной крепости, Лилит скинула туфли и пиджак, прошла в гостиную. Она села на пол, прислонившись к холодной кирпичной стене, и позволила слёзам течь дальше. Она была одна, и никто не видел её слабости.

Виктор, наблюдавший за ней через мониторы, видел, как она плачет. Его сердце сжалось от странной, непривычной боли. Ему хотелось стереть эти слёзы, обнять её, что-то сказать, что-то сделать. Но он не мог. Он был лишь наблюдателем. И ему оставалось только смотреть, как его "судья ада" оплакивает себя. Ведь именно он сделал так, чтобы она попала именно к его психотерапевту. Мужик был хорошим. Ему самому часто мозги вправлял. Однако, такая реакция... Он чувствовал себя одновременно виноватым и... чертовски беспомощным. Это было чувство, незнакомое ему, и от этого ещё более сильное.

…

Однажды ночью он снова появился. На крыше. Никто не знал, как, чёрт возьми, он туда попал, но он стоял, опершись о парапет, словно призрак или чёртов властелин мира. В зубах — тонкая сигарета, дым от которой вился причудливыми узорами в холодном ветре, а его взгляд был прикован к пульсирующим огням ночного города, расстилающегося под ними.

Валерия, почуявшая его присутствие прежде, чем её слух уловил хоть какой-то звук, появилась на балконе. В её руке привычно лежал пистолет, с которым она никогда не расставалась.

— Знаешь, Рихтер, — произнёс он, не оборачиваясь, его голос был спокойным, ровным, но в нём звенела стальная нить. — Ты слишком хорошо маскируешься. Почти поверил, что ты просто адвокат, сражающаяся с несправедливостью.

Её губы изогнулись в тонкой, опасной усмешке. Ветер развевал пряди её волос, придавая ей дикий, неукротимый вид.

— А ты слишком настырен для человека, которому я уже трижды угрожала пистолетом и один раз почти прострелила башку.

Виктор медленно обернулся, дым от сигареты вырвался из его рта вместе со смешком. Его глаза — стальные, холодные, бездонные, как ночное небо над ними, — но с едва заметной искрой, что казалась отражением огней города, а на самом деле была предвкушением. Или вызовом.

— А если я скажу, что знаю, кто ты на самом деле? — прозвучало, словно низкий, шёлковый вызов, который Лилит чувствовала каждой клеткой своего тела.

Она прищурилась, её взгляд стал острым, как бритва. Инстинкт зверя, загнанного в угол, но всё ещё готового разорвать обидчика.

— Пожалуй, тогда я застрелю тебя прямо сейчас. И мне будет совершенно плевать на последствия.

Он шагнул ближе, медленно, с достоинством, будто смакуя каждый миллиметр разделяющего их пространства, будто наслаждался её растущей яростью, которая была для него, возможно, лучшим вином. Расстояние между ними сокращалось, становилось опасным, интимным.

— Валерия. Адель. Андрес.

Мир замер. Шум города, гул ветра, даже биение её собственного сердца — всё умолкло, поглощённое этими тремя именами, этими тремя клеймами, которые она похоронила глубоко внутри себя. Сигарета рухнула из её онемевших пальцев, и с тихим шипением погасла на холодном бетоне крыши, как искорка надежды на её обычную жизнь.

— Повтори, — прошептала она, её голос был хриплым, едва различимым.

Его глаза изучали её лицо, впитывая каждый оттенок шока и ярости, которые сменяли друг друга в её взгляде.

— Валерия Андрес. Кровь Европы. Принцесса клана. Девочка, которая сбежала из-под венца, оставив родителей, своё имя и целый мир позади, чтобы стать призраком в чужом городе.

Её рука метнулась к пистолету прежде, чем он успел моргнуть, прежде чем его улыбка смогла полностью расцвести. Инстинкт, отточенный годами выживания, сработал быстрее мысли.

Но Виктор не отступил. Он лишь усмехнулся — спокойно, почти нежно, словно это был не момент смертельной угрозы, а долгожданное знакомство, которое он ждал всю свою жизнь.

— Здравствуй, змейка.

Она нажала спуск. Не раздумывая. Пуля с сухим щелчком просвистела на волосок от его уха, оставив за собой обжигающий след, врезалась в парапет, кроша бетон. Это был не промах, а предупреждение, вызов, брошенный в лицо самой смерти.

Виктор выстрелил в ответ, так же стремительно, но, казалось, без цели — просто рядом, в бетон у её ног. Искры от рикошета, словно маленькие молнии, осветили мгновение, нарисовав на фоне ночного неба две тени — его и её.

Два пистолета. Две тени на крыше, танцующие на краю бездны. Два зверя, что наконец узнали друг друга по запаху крови, пороха и неконтролируемой, первобытной ярости.

— Ты играешь с огнём, Энгель! — закричала Валерия, её голос был пропитан гневом, словно дикий зверь.

— Ты и есть огонь, Андрес, — его голос был низким, вкрадчивым, обволакивающим. Он шагнул вперёд, сокращая расстояние, будто его