Хрустальная ложь - М. Эль

И тут она увидела его. Его высокую, безупречную фигуру у стойки, освещенную снизу, как мраморную статую. Виктор Энгель. Он был вездесущ. Неизбежен.

Вместо того чтобы сделать вид, что не заметила, Лилит закатила глаза, показывая всю степень своего раздражения, которое, впрочем, было смешано с оттенком усталого смирения.

— Что, теперь вы следите за моими привычками пить, мистер Энгель? Это уже выходит за рамки обычной одержимости. Хотя и с той я уже смирилась.

Виктор повернулся к ней, его платиновые волосы блеснули в полумраке. В руках он держал стакан, но его взгляд был прикован только к ней. Его губы растянулись в тонкой, самодовольной улыбке.

— Только за теми, которые делают вас ещё интереснее, Лилит. А вы, признайтесь, очень любите быть интересной.

Он поставил перед ней стакан, наполненный янтарной жидкостью.

— Джек Дэниэлс. Без льда. Именно так, как вы любите.

Лилит взяла стакан, её пальцы скользнули по холодному стеклу.

— Удивительно, — сказала она, в её голосе звенел сарказм, но под ним скрывалось что-то другое. — Неужели у вас настолько хорошая память? Или просто безупречная осведомительная служба?

— На женщин, которые угрожают мне оружием, — да, — ответил он, склоняя голову набок, его глаза-айсберги изучали её лицо. — А на женщин, которые при этом выглядят так, что хочется самому встать на колени, — тем более.

Она рассмеялась. Впервые за неделю. Искренне, от души, хрипло, как прокуренная джазовая певица. Этот смех был редким явлением, чистым и настоящим, вырвавшимся из её души, словно дикий зверь.

— Вы неисправимы, Энгель. Абсолютно.

— А вы — опасно притягательны, госпожа адвокат, — его голос понизился, стал обволакивающим, словно шёлк.

Между ними, в густой атмосфере бара, возникло почти осязаемое электричество. Каждый вздох, каждый взгляд был наполнен невысказанным, но ощутимым напряжением. Он склонился ближе, его дыхание опалило её щеку, горячее, как летний ветер, пропитанное дорогим алкоголем и чем-то неуловимо опасным.

— Знаете, Лилит, — прошептал он, его глаза приковались к её. — Мы с вами не такие уж разные. Мы оба нарушаем закон. Просто я делаю это открыто, и мне нравится. А вы предпочитаете прятаться за маской благочестивого адвоката.

Лилит медленно подняла бокал, её движения были грациозны и смертоносны. Она сделала глоток, позволяя крепкому виски обжечь горло.

— Разница в том, мистер Энгель, что вы за это платите. Высокой ценой и постоянной оглядки. А я — живу. И это моя цена, за которую я не плачу.

Виктор улыбнулся. Это была не просто улыбка, а хищный оскал, полный восхищения. Его взгляд был голодным, пожирающим.

— Вы точно женщина, которую придумал сам дьявол, Лилит. Или, может быть, его самая прекрасная и жестокая дочь.

Она поставила опустевший бокал на барную стойку с лёгким стуком. Её глаза встретились с его, в них не было ни тени страха, лишь холодный, издевательский вызов.

— Не льстите себе, Виктор. Дьявол в моём доме на побегушках. И я обычно отправляю его за вином. Или за новой головой для своей коллекции. Так что лучше не задерживайтесь.

...

Утро навалилось на Лилит внезапно, будто кто-то резко включил свет в тёмной комнате, вырывая её из плена неясных снов. Она проснулась с ощущением странной пустоты, какой-то бесцельности, какой не знала раньше. Её жизнь, такая чётко спланированная, размеренная, вдруг потеряла всякий смысл. Раньше такого никогда не было. Она всегда знала, куда идти, что делать, кем быть. Каждое утро начиналось с ясности цели, с осознания следующего шага. Но сейчас, в этой внезапной тишине после ночной погони, после нервного переезда, она чувствовала себя странно замкнутой, будто внутри неё образовалась бездонная пропасть, которую ничем не заполнить. Чего-то чертовски не хватало.

Она сидела за кухонным столом в своём новом доме, вокруг которого ещё витал слабый аромат свежей краски и не распакованных коробок. Перед ней лежал её блокнот — верный спутник, где каждая страница была расписана почасово, где каждая минута имела своё предназначение. Но сегодня строки казались бессмысленными, цифры — пустыми. Её обычно острый, проницательный ум был затуманен. Что ей делать дальше? Кем быть?

Её бабушка была легендой. Великим полицейским, для которого главным смыслом жизни было спасение жизней, борьба с преступностью, служение закону. Её мать же унаследовала не только её целеустремлённость, но и бремя клана, став его защитницей, щитом от врагов, хранителем традиций. А она… она что вообще делает? Убивает? Обманывает? Играет в опасные игры с людьми, которые сами когда-то были её семьёй, но теперь стали чужими? Этот вопрос повис в воздухе, не находя ответа. Её адвокатская деятельность, хоть и была блестящей, казалась лишь маской, ширмой, за которой скрывалась глубокая, экзистенциальная неудовлетворённость. Она была высококлассным специалистом, но чувствовала себя потерянной.

Лилит вдруг осознала, что долго жить вне кого-то не умеет. Ну вот не умеет. Одиночество сжирает изнутри. Раньше, в клане — каждый жил на благо семьи. Она в том числе. Был смысл. А сейчас? Сейчас что?

Поздний вечер. Дождь барабанил по стеклу. Лилит сидела на подоконнике в своём пентхаусе, ноги голые, волосы спутаны. На телефоне — гудки. Потом родной голос:

— Лилит?

— Тихо, Лу. Просто говори. Мне нужно слышать кого-то, кто не врёт.

Луиза рассказывала о новых союзах, о браке distant-cousin, о том, как дед снова всех построил, и как Адель ругала Киллиана за горячность. Лилит слушала молча, сжимая чашку в руках, как будто грела не пальцы, а душу.

— Ты помнишь, как мы с тобой воровали вино у дедушки? — спросила Луиза.

— Он нас застукал и сделал вид, что не заметил. Потому что сам тогда стащил бутылку у бабушки, — усмехнулась Валерия.

— Вот видишь? Ты всё ещё Андрес.

— Нет. Я — Лилит. Только здесь я могу быть собой.

— Но Андрес — это и есть ты. Не титул, а кровь.

Она закрыла глаза, слушая капли за окном.

И шепнула почти неслышно:

— Я скучаю. Чёрт возьми, я скучаю по ним всем.

В то же самое время, в своём пентхаусе, Виктор смотрел на один из мониторов, где транслировалась жизнь Лилит. Он видел её сидящей за столом, в отцовской футболке, с распущенными волосами, её лицо было лишено привычной остроты. Босые ноги. Он видел её задумчивый, потерянный взгляд, её неподвижность, которая была так несвойственна этой всегда энергичной женщине.

Минут пятнадцать. Слишком долго даже для человека, который просто “задумался”.

Виктор сидел в своём кабинете, за массивным дубовым столом. Камеры — четыре штуки — передавали изображение из разных