Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Короче, выше пояса с пивом пойдёт, а вот ниже… Надо было сапоги белые сафьяновые и галифе белые заказать, ну и сказал бы, что в Великом герцогстве такое оме носят. Кто опровергнет?

Ага, ага, а на сапоги шпоры серебряные в цвет костюма. Попал в колесо — так не пищи, а беги!

А Эльфи наоборот, всё понравилось.

Одев меня, Лисбет пришёл в полное восхищение:

— Оме, вы прекрасны! Оме! Ах, оме, как бы я хотел пойти с вами! Оме!

Я задумчиво поправлял жабо перед зеркалом. Нет, так-то мордашка у Ульриха ничего себе…

— Скажите мне, оме, — я повернулся к Лисбету, — у вас ведь есть парадный костюм?

— Конечно, оме! Как без этого?

— Оме Лисбет, моя Светлость настойчиво предлагает вам одеться парадно, — я попытался изысканно (чёрт, даже и пробовать не стоит!) повернуться от зеркала и взмахнуть руками в стиле 18 века, ну, как это я видел по фильмам. Как было на самом деле — пёс его знает!

— Ну, если Ваша Светлость настаивает, — Лисбет кокетливо улыбнулся, на щёчках его обозначились ямочки… Сила Великая! Почему я их не видел раньше?! Где были мои глаза?!

Целитель удалился в спальню и через несколько минут вышел в синем камзоле без рукавов, причудливо расшитом на груди травами и змеями, светлая голубоватая рубашка тонкого полотна с жабо, синий, в цвет камзола, пояс вокруг талии, изящные пальчики, едва выглядывающие из кружев…

— Оме! — я подскочил к Лисбету, обнял его и невысокий омега задрал пепельную головку, глядя на меня своими ласковыми ореховыми глазами снизу вверх.

— Что? — выдохнул он, будто ожидая от меня чего-то. Чего-то важного для себя. И меня…

Ну, что ж, Саня, готов? Или нет?

— Оме…, вы прекрасны, оме, — выдавил я из себя и надолго замолчал, прижав его тельце к себе, Лисбет, отвечая на мою ласку, прижался щекой к моей груди.

Эльфи, тоже вертевшийся около зеркала и с ним Лизелот, притихли, ожидая развития событий.

— О-оме…, - протянул я шёпотом, так чтобы меня слышал только Лисбет, — а хотите, оме, я вас убью…

Лисбет дёрнулся в моих руках и затих — почувствовал ложь.

— Ну, зачем вы так, оме Ульрих? — чуть не плача, шепнул он в ответ, и тоже так, чтобы слышал только я.

— Оме, правда, я смогу это сделать, — я отстранил Лисбета от себя, телекинезом поддёрнул стул и сел напротив целителя, — сядьте, оме, — под колени оме ткнулся ещё один стул, Лисбет сел и мы с ним оказались лицом к лицу друг напротив друга.

«Эльфи, Лизелот — сядьте!» и оба омеги против своей воли плюхнулись в кресла.

Я протянул руки, погладил пальцами ручки Лисбета, не знавшего куда их девать и теребившего носовой платок (вот, кстати, платков надо носовых, дюжину или две. Из шёлка. С монограммой и гербом).

С трудом оторвавшись от рук оме, осторожно дотрòнулся пальцами до его подбородка, наклонившись к нему ближе, потянул вспыхнувшее лицо Лисбета на себя, шепнул:

— Доверьтесь мне, оме…

Упёрся лбом в лобик Лисбета и в наших головах (у Эльфи и Лизелота тоже) зазвучала музыка. Нет! Не так! МУЗЫКА!

Второй концерт Рахманинова…

Эмоции Эльфи, никогда не слышавшего ничего подобного, наложились на отклик чувств Ульки, уже испытывавшего нечто подобное — помнится, мы с Шиарре трахались под эту музыку — он тогда в шаге от обморока был.

Услышав божественно-мощное вступление, тело Лисбета покрылось мурашками восторга, рояль наращивал воздействие, подключился оркестр, струнные выбивали, выворачивая душу наизнанку, будя что-то родное, близкое, русское. Лисбет шёл за музыкой не в силах сопротивляться воздействию, рояль почти взял соло и рассыпался восторгом мелких смеющихся теноровых клавиш и снова оркестр перебил и опять рояль уже спокойнее и величественнее в паре с оркестром движется и ведёт за собой заворожённых перипетиями звуков слушателей вперемежку с гобоями и снова и снова ласкает слух прихотливо извивающаяся лента рояльных клавиш…

Руки мои дрогнули, пальцы вцепились в воздух, дрожа, пытались выхватить из него что-то… Божественный рояль насторожился и начал выхватывать с повторами аккорды (думаю, они знакомы любому, кто слышал этот концерт), оркестр окреп, возвысился и вот уже он ведёт за собой рояль, волны колышутся, нарастают. Вот. Вот ещё немного. Ну! Оркестр, сливаясь в гармонии с едва слышимым роялем, взрывается кажущейся какофонией, волна нарастает… Слёзы. Неудержимые слёзы текут из глаз Лисбета, губы оме дрожат, расширенные зрачки шарят по моему близкому лицу, дыхания наши давно уже слились…

Нос мой забит и я дышу через рот, опасно шевеля губами у самых губ Лисбета. Потекло… Из носа… едва успев перехватить, левита5цией подвешиваю каплю крови в воздухе между нашими телами… ещё одна…

А оркестр, неистовствуя, забрался на вершину и с громом турецких барабанов обрушился, подхватывая рояль, снова начавший бить, вколачивать начальную мелодию концерта, но уже на совсем другом, высшем уровне… возвышая и очищая слушателя… в комнате стало зябко от музыки…

Глаза Лисбета потеряли выражение, руки упали на колени, тело обмякло. Я телекинезом отпихнул капли крови в сторòну и подхватил ослабшего оме, так и не отрывая своего лба от его головы, а рояль опять ведёт за собой и оркестр вторит ему где-то там, рассыпается в изнеможении после невообразимого подъёма, и вот уже валторны сообщают, что пик миновал, но рояль ещё способен вести и оркестр оттеняет его и струнные выводят свою партию, стихают и рояль рассыпается перебором, напоминая, что было так… а теперь всё, пора… последние аккорды, ускоряясь, торопят и вот два последних окончательных удара…

В комнате тихо… Слышно только как Эльфи едва слышно втянул воздух, выдохнул, он жив, не до конца, но жив…

Лизелот вообще отсутствует — глаза омеги остановились без движения, его существо настолько поражено музыкой, что он просто не здесь и застыл в ступоре.

А Лисбет… я прижимаю его к себе, положив безвольное тельце на руку, как ребёнка. Рот его полуоткрыт, глаза едва реагируют из под длиннющих полуприкрытых ресниц на движение — я приникаю к самому его лицу, будто ища в нём чего-то… Поцеловать? Стоит ли? Именно сейчас?

— О… ом-ме…, - протянул едва слышно Лисбет, — у вас кровь…

Целитель понемногу оживает, отходит от воздействия музыки, но всё ещё в моих руках…

— Я никогда не слышал такого…, - шепчет Лисбет, пошевелившись у меня на коленях, садится, прикрывает глаза ладонями, едва покачиваясь, снова шепчет, —