Стареющая жена генерала дракона - Кристина Юрьевна Юраш

просто испугана — раздавлена.

Её взгляд, полный боли и отчаяния, говорил о том, что каждый шаг сюда стоил ей части души. Она была словно тень, потерявшая свою форму, но всё ещё сохраняющая очертания человека.

Я осторожно подошла к ней и подняла ее с колен и усадила в кресло. Сестра вздрогнула, но не отстранилась. Я накинула на плечи плед. Она дрожала, но не от холода. От ужаса. Её дыхание было прерывистым, как будто она только что бежала.

— Что случилось? — спросила я тихо. Не гневно. Не обвиняюще. Просто спросила.

Марисобель подняла на меня взгляд, полный слёз, и прошептала:

— Она… Она сказала… Что меня убьют, если я не сделаю, как она велит. Если я вернусь без…

Я села рядом с ней. Сердце сжалось, как будто кто-то сжал его в кулаке.

— Кто убьёт? — спросила я, стараясь не выдать своего волнения.

— Мама, — прошептала Марисобель. Её голос был едва слышен, но в нём звучала такая боль, что у меня защемило сердце. — Я слышала сегодня. Она сказала: «Если не получится — убью». И она не шутила.

Я не знала, что сказать. Я не могла поверить, что это происходит на самом деле.

— Но… почему? — спросила я, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

— Развод, — ответила сестра, её голос был едва слышен. — Она хочет, чтобы ты подписала документы на развод.

— Иначе? — спросила я, чувствуя, как холод пробирается в мои кости.

— Иначе… меня убьют, — прошептала она, и её глаза наполнились слезами. — Моя жизнь будет кончена… Она убьет меня….

Марисобель закрыла лицо руками, и я почувствовала, как моё сердце разрывается на части. Но я не шелохнулась.

— А если я подпишу? — спросила я.

Она подняла голову, и в её глазах, когда-то искрившихся радостью и детской непосредственностью, теперь плескалась боль.

— Тогда… я выйду замуж, — её слова прозвучали как приговор, и я почувствовала, как холод сковывает мою душу.

— За кого? — спросила я, надеясь, что это всего лишь ошибка, недоразумение. — За… за Гельриха? За моего мужа?

Её губы дрогнули, и она ответила короткое и тихое: «Да».

И заплакала.

Я смотрела на неё.

И вдруг вспомнила.

Детство.

Мне двадцать пять.

Я только попала в этот мир. А она — маленькая девочка, совсем еще ребенок. Бегает по коридорам, как вихрь. Я ловлю её. Несу на руках. Качаю.

Она смеётся. Говорит: «Ты — моя настоящая мама!» А всё потому, что матери было не до нее. Она искала мне мужа.

Я заботилась о ней. Учила ее. Читала на ночь.

Защищала от гнева матери. Я любила её. Как сестру. Как дочь.

Поэтому для меня ударом был тот бал. Та сцена в комнате.

Потому что я вспомнила — её улыбку на балу. Когда Гельрих срывал с меня платье. Когда я стояла голой.

Когда весь зал смеялся. А она — сияла. Как будто это был её триумф.

— Ты могла отказаться, — сказала я тихо, стараясь не выдать дрожь в голосе.

— Что? — переспросила сестра, не поднимая глаз.

— Ты могла отказаться от всего этого, — повторила я, пытаясь достучаться до её сознания. — Ты — взрослая женщина. Ты могла сказать: «Нет».

Она молчала, лишь слёзы медленно стекали по её щекам.

— Я не могла, — прошептала она наконец. — Не могла.

— Почему? — я чувствовала, как внутри меня поднимается волна гнева.

— Иначе бы... — сестра запнулась, не в силах закончить фразу.

— Что иначе бы? — настаивала я, уже не скрывая своей ярости.

Она подняла на меня глаза, полные боли и отчаяния.

Глава 59. Дракон

Дворецкий вошёл без стука. Это было не нарушение правил. Это был сигнал.

— Господин, — произнёс Сильвестр, и его голос, обычно ровный и спокойный, на этот раз дрогнул. В глазах мелькнуло что-то, что он умело скрывал — тревога, смешанная с сочувствием. — К госпоже Джолин приехала сестра, Марисобель. Она… в ужасном состоянии. Плачет. Дрожит. Говорит, что боится возвращаться домой. Я не стал мешать их разговору. Она сейчас в комнате у госпожи Джолин.

Слова дворецкого повисли в воздухе, как тяжёлый туман. Я замер, не от неожиданности, а от холодного, леденящего ощущения, которое пронзило мою грудь, как лезвие ножа. Сестра. Плачет. Боится. Эти слова были как удар по самому сердцу. Они не должны были звучать рядом с Джолин. Я не хочу, чтобы ее тянуло обратно в прошлое! Не хочу, чтобы что-то напоминало о ее боли!

— Будут ли какие-то распоряжения? — спросил Сильвестр, пытаясь вернуть разговор в привычное русло.

Я не сразу ответил. Стоял у окна, глядя на сад. Белые розы тетушки Элизабет качались на ветру, как будто шептали мне что-то утешительное. Но я не мог найти в себе сил услышать их.

— Ей понадобится комната, — сказал я наконец, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Если она в таком состоянии, её нельзя отпускать домой. Не сейчас.

Сильвестр кивнул, его лицо оставалось невозмутимым, но я видел, как в глубине его глаз мелькнуло понимание.

— Я прикажу подготовить гостевую в восточном крыле, — сказал он. — Там тише. И окна выходят на сад.

— Да, — сказал я. — Пусть будет там.

Он развернулся, чтобы уйти. Но я остановил его.

— Сильвестр, — произнёс я, чувствуя, как слова застревают в горле.

— Да, господин? — дворецкий обернулся, его лицо оставалось спокойным, но в глазах читалась забота.

— Как… — я замолчал, не в силах подобрать нужные слова.

Я замолчал.

Не мог закончить.

Как она? Как Джолин? Она испугана? Она просит о помощи? Эти вопросы вертелись в моей голове, но я не имел права задавать их. Не имел права вмешиваться.

Это был их разговор. Их тайна, их боль, их борьба.

— Ничего, — сказал я. — Идите.

Сильвестр молча кивнул и вышел, оставив меня наедине с гнетущей тишиной. Дверь закрылась, и я остался один, словно заключённый в невидимую клетку.

Я снял перчатку и посмотрел на свою руку.

Пальцы, когда-то такие живые и сильные, теперь казались чужими. Они не могли прикоснуться ни к кому, не могли утешить, не могли защитить.

Кожа, некогда гладкая и упругая, теперь была изранена не шрамами, а воспоминаниями — воспоминаниями о боли, страхе и