Стареющая жена генерала дракона - Кристина Юрьевна Юраш

отчаянии.

Что с ней? Почему она в ужасе? Что случилось?

Я знал. Я знал всё. Я знал, кто её мать. Эта холодная, отстранённая женщина, за которой скрывалась жестокость, замаскированная под заботу. Я знал, что в этом мире слабые женщины платили за слабость, а сильные — за попытку быть сильнее.

И я боялся.

Не за Марисобель.

На нее мне было откровенно плевать.

За неё.

За Джолин.

Что скажет сестра? Что напомнит? Что разобьёт в ее сердце?

Я не мог пойти к ней.

Не мог постучать.

Но внутри всё кричало.

Кричало так громко, что я чувствовал, как стены комнаты дрожат в такт этому немому воплю.

Я подошёл к роялю, его тёмное лакированное дерево словно манило меня. Открыл крышку, и свет из окна мягко коснулся клавиш.

Пальцы легли на них, но я не сыграл.

Не смог.

Музыка требует души, а моя душа была там, в той комнате, где две сестры смотрели друг на друга. Одна — с мольбой, в которой смешались отчаяние и надежда. Другая — с болью, глубокой, как бездонная пропасть, в которой тонула её душа. И обе — с прошлым, которое не отпускало.

— Сильвестр, — сказал я, когда услышал шаги в коридоре.

— Господин, — произнёс дворецкий.

— Сходите проверьте, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Тихо. Не мешая. Просто… узнайте, всё ли в порядке.

Он посмотрел на меня с пониманием, как будто видел то, о чём я не мог сказать вслух.

— Конечно, господин, — сказал он. — Я схожу.

Я остался один. Пальцы застыли на клавишах, словно пытаясь удержать ускользающее время. Сердце, обычно такое сильное, теперь билось глухо и неровно. Не от страха — нет, это было что-то иное, глубже, чем просто страх.

И впервые за двадцать лет я понял: я не боюсь проклятия.

Я боюсь, что когда она попросит помощи — я не смогу протянуть руку. Не смогу ничего сделать…

Глава 60

— С тобой или с папой... что-то плохое случилось бы, — выдохнула Марисобель, как будто эти слова причиняли ей физическую боль.

Я сжала кулаки. Внутри всё сжалось от боли.

— Ты верила ей? — спросила я, чувствуя, как внутри меня всё сжимается от боли.

Она кивнула, не поднимая глаз.

— Да, я очень любила маму и доверяла ей, — прошептала она, и её голос дрожал. — Я думала, что она... она всегда будет рядом. Я думала, что делаю лучше.

Сестра остановилась и вдруг прошептала:

— И только потом до меня дошло... Она — чудовище. Когда я подошла к маме и сказала, что больше не хочу, она схватила меня за руку... Гляди, вот он, след... И сказала, что еще одно слово, и она отравит меня, как тетушку Элизабет. Представляешь? Она отравила тетушку... Ради наследства... Она хотела, чтобы дом достался ей! Но он достался тебе! А я... Я была наивной дурой. Ты думаешь, мне нравилось спать с Гельрихом? Ему... почти пятьдесят. Он старик. Мне нравятся молодые. Красивые. Да, он выглядит хорошо. Ухоженный. Благородный. Но он — старик. И это... это совсем другое.

Сестра заплакала.

Она плакала, не сдерживаясь, как плачут дети — громко, всхлипывая, будто сердце рвётся наружу.

— Подожди, — сказала я мягко. — Давай по порядку. А то у меня что-то не сходится. Если целью был только ребенок, то одного-двух раз хватило бы! Как только узнали о беременности, все это можно было прекратить. Не так ли?

Зачем же вы продолжали? Когда уже было известно о беременности?

Сестра замерла.

Она опустила глаза, сжала руки в кулаки, и только тогда заговорила.

— Потому что он настаивал, а я не имела права сказать ему «нет». Я говорила об этом маме. А она сказала: «Делай то, что тебе говорят. Делай так, как говорит мужчина».

Её слова прозвучали как приговор, тяжёлый и неумолимый. Я почувствовала, как моё сердце сжалось от сочувствия и гнева одновременно. Но... если сестра делала это через силу, против своей воли, и я не могла понять, почему она не пыталась бороться?

— Почему ты не пыталась бороться? — спросила я, глядя на Марисобель. — Почему она не пришла ко мне и не сказала мне, что так и так! И что? Я бы не защитила?

— А себя-то ты защитить смогла?

Я замерла.

Это был не вопрос.

Это был удар в спину. Камень в мой огород.

— Я делала через силу. Я не хотела этого. Я ужасно этого не хотела. Но мать сказала, что муж скоро тебя бросит. И мы останемся ни с чем. Он уже посматривает на других женщин, в надежде жениться и обзавестись наследником. И она сказала, что деньги должны остаться в семье. И что если Гельриху я нравлюсь, я обязана делать все, чтобы ему понравиться! И я делала! И теперь мне ужасно стыдно! Мне стыдно за то, как я смотрела на тебя на балу! Стыдно за все... Моя жизнь разрушена, если только ты не подпишешь развод. Но даже если ты его подпишешь, она тоже разрушена! Ведь мне придется выйти замуж за Гельриха. Он уже говорил с мамой на эту тему. Он хочет видеть меня своей женой! А я не хочу-у-у…

Она заплакала. Громко. Как ребёнок. Как тот, кто вдруг осознал, что никогда не знал истинной любви. Что его использовали, как игрушку, а потом выбросили. Что всё его счастье было лишь иллюзией.

— А сейчас, — прошептала она, её голос дрожал, как лист на ветру, — я понимаю... Единственный способ выйти замуж — это за твоего мужа. Но для этого ты должна дать развод. Я не хочу этого. Я ужасно не хочу. Но... Другого выхода нет. Он сам настаивает. И мать требует, чтобы я это сделала.

Её глаза, полные боли и отчаяния, встретились с моими. В них я увидела отражение собственной души, разрывающейся между любовью и долгом. Она ревела. Плакала так, что казалось, её сердце вот-вот разорвётся. Тряслась, словно в лихорадке, и я поверила ей. Поверила всей душой.

Поверила, что её сердце колотится от страха. Поверила, что душа её — пленница обстоятельств. Поверила, что она не желала этого, что её вынудили.

— Хорошо, — прошептала я, глядя ей в глаза. Голос мой был тих, но в нём звенела решимость. — Я не подпишу развод. Однако для