Измена. Игра на выживание - Луиза Анри

Шрам извернулся с нечеловеческой силой, уводя сердце от удара. Лезвие скользнуло по ребру, разрывая кожу и мышцы груди. Кровь хлынула горячим потоком. Шрам застонал, его глаза закатились от боли, но адреналин и звериный инстинкт выживания еще держали его. Его нож снова взметнулся, нацеливаясь на шею Яна.

Ян поймал запястье Шрама своей левой рукой, отрывая ее от своего горла. Кости хрустнули под стальной перчаткой. Шрам завыл — на этот раз громко, дико. Его нож выпал.

Они замерли на мгновение — Ян сверху, сжимая горло и запястье Шрама, его «финка» торчала в груди врага. Шрам снизу, истекая кровью из руки и груди, с безумием и осознанием конца в глазах, которые наконец-то стали видны в лунном свете — маленькие, глубоко посаженные, с сетью шрамов вокруг левого, почти слепого. Глаза хищника, загнанного в угол.

— Кон...ец... твой... — хрипло выдавил Ян, прикладывая последние силы, чтобы вогнать нож глубже.

Шрам внезапно перестал сопротивляться. Его тело обмякло. Кровавая пена выступила на губах. Но в его глазах не было страха. Было... что-то другое. Липкое, ядовитое. Насмешка? Предупреждение?

Он собрал последний воздух в разбитые легкие. Его голос был едва слышен сквозь грохот боя и хрип, но слова врезались в сознание Яна как раскаленные иглы:

— Я... лишь... пешка... — Шрам дернулся, кровь хлынула из раны на груди сильнее. — Сенатор... Он... сожрет... тебя... целиком...

Глаза Шрама остекленели. Тело окончательно обмякло. Рука, которую сжимал Ян, безжизненно упала в грязь. Но его последний взгляд, застывший на лице Яна, все еще источал ту же ядовитую смесь презрения и предостережения.

Ян замер, тяжело дыша. Боль в бедре горела, кровь Шрама была горячей и липкой на его руках. Слова "Сенатор... сожрет..." висели в воздухе, зловещие и непонятные, затмевая даже грохот боя. Он выдернул «финку» из груди мертвеца.

— Контроль! Шрам пал! — рявкнул он в рацию, но голос был хриплым, лишенным триумфа. Он оглянулся, ища глазами Оливию.

Она все еще была прижата к «Мерседесу». Тихон, раненый в плечо, пытался вести огонь из окна водителя. Перестрелка стихала — люди Шрама, лишившись предводителя, откатывались, прикрываясь мусором и тенями. Но хаос еще царил.

Ян поднялся, игнорируя боль в бедре. Он сделал шаг к Оливии. Ее лицо было бледным как полотно, глаза огромными, полными ужаса от увиденного и облегчения от того, что он жив. Она потянулась к нему.

— Ян! Остор...

Крик Тихона был заглушен новым звуком — не выстрелом, а диким, исступленным воплем ярости и боли. Из-за кучи обломков бетона, в двадцати метрах справа, поднялась фигура. Один из людей Шрама. Молодой, с перекошенным от безумия лицом, залитым кровью из раны на голове. В его руках был не пистолет, а граната. И он уже дернул чеку.

— ЗА ШРАМАААА! — завопил он, и его безумный взгляд упал не на Яна, а на Оливию. На единственную цель, до которой он мог дотянуться местью. Он размахнулся.

Ян понял все мгновенно. Он рванулся вперед, но рана в бедре подкосила его. Он споткнулся, падая на колено. Расстояние было непреодолимым. Его автомат висел на груди, но поднять и прицелиться он не успевал. Тихон выстрелил из машины, но пуля лишь чиркнула по плечу безумца, не сбив его.

— ОЛИВИЯ! — крикнул Ян, и в его голосе был леденящий душу ужас, которого не было даже в схватке со Шрамом.

Оливия увидела летящую в нее черную овальную смерть. Мир сузился до этого предмета, до безумных глаз метателя, до крика Яна. Инстинкт прижаться к броне машины боролся с другим инстинктом — бежать. Но куда?

Глава 36

Время замедлилось до леденящей прозрачности. Черный овал гранаты, вращаясь, летел по низкой дуге прямо на нее. Безумные глаза метателя, уже не видящие ничего, кроме грядущего взрыва. Искаженное болью и беспомощностью лицо Яна, застывшего на колене всего в десяти шагах, но бесконечно далеко. Рев мотора «Мерседеса» — Тихон пытался рвануть вперед, чтобы прикрыть ее корпусом, но колеса буксовали в грязи.

Умереть? Сейчас? Здесь? В этой грязной пустоши, после всего?

Мысль была холодной и четкой. Нет страха. Только жгучее, невыносимое нежелание. Нежелание оставить Яна одного с этой тьмой, с тайной Шрама, с этим проклятым "сенатором". Нежелание, чтобы ее смерть стала его последним воспоминанием.

Граната была уже в метре от земли, в двух шагах от нее. Броситься на землю? За машину? Но взрывная волна... осколки...

Ее взгляд упал на тело Анатолия, на темную лужу крови, смешанную с грязью. На пистолет Шрама с глушителем, лежащий рядом, в сантиметрах от его безжизненной руки. Тот самый пистолет, что убил предателя.

Движение было чистой адреналиновой реакцией, без мысли, без расчета. Оливия рванулась не от гранаты, а к пистолету. Она нырнула вниз, скользнула рукой по липкому асфальту, пальцы нащупали холодную, маслянистую рукоять «Глока». Вес был неожиданным, чужеродным.

Она вскинула оружие. Не целясь. Просто в сторону безумца, который, бросив гранату, замер, ожидая огня и смерти, его рот растянулся в немом крике торжества. Пистолет дернулся в ее руке, отдача ударила в запястье, больно. Она даже не услышала хлопка глушителя — его заглушил рев в ушах и бешеным стуком сердца.

Пуля ударила безумцу в живот. Он согнулся, его торжество сменилось гримасой непонимания и боли. Он рухнул на колени.

Граната коснулась земли.

БА-БАХ!

Оглушительный удар бросил Оливию на бок. Ее ударило о дверь «Мерседеса» с такой силой, что все потемнело на мгновение. Горячий ветер, несущий запах гари и развороченной земли, опалил лицо. В ушах стоял пронзительный звон. На нее сыпались комья грязи и мелкие осколки. Что-то горячее и острое впилось в предплечье — осколок или камень.

Она лежала на спине, не в силах пошевелиться, глядя в черное, затянутое дымом небо. Дышать было больно. Где пистолет? Она не чувствовала руки.

— Оливия! Оливия!

Голос Яна. Близко. Охрипший, срывающийся. Руки подхватили ее, перевернули. Его лицо возникло над ней, исцарапанное, в крови и саже, с безумным страхом в глазах. Он что-то кричал, тряс ее за плечи, но она слышала только звон и приглушенные звуки, как из-под воды.

–...жива? Оливия! Отвечай!

Она моргнула. Попыталась кивнуть. Боль пронзила голову и руку.

— Рука... — прошептала она, и голос показался ей чужим.

Ян схватил ее за предплечье выше раны. Его пальцы были твердыми, но нежными.

— Осколок. Неглубоко. Держись. — Он сорвал с себя шарф, начал накладывать жгут выше раны. Его движения были быстрыми, точными,