Измена. Игра на выживание - Луиза Анри

Они не шли к кровати. Они падали. Цепляясь, кусая, царапая. Одежда летела клочьями. Его прикосновения были одновременно жестокими и… бесконечно уязвимыми. Когда он прижал ее к холодной стали оконной рамы, его тело дрожало. Его губы сползли с ее рта на шею, к хрупкой ключице, оставляя горячий, влажный след. Глубокий вздох вырвался из его груди, когда он коснулся языком царапины на ее щеке, нежно, почти благоговейно, как будто зализывая рану. Оливия вскрикнула от неожиданности и острой нежности, впиваясь ногтями в его плечи.

— Я видел... как они целились... — его шепот обжег ее кожу у уха, пока его руки скользили по ее бокам, к бедрам, срывая последние преграды. — Боялся... Боялся потерять...

Он целовал не только тело. Он целовал шрамы на ее душе, которые видел одним ему понятным взглядом, пробираясь губами по линии челюсти, к чувствительной коже за ухом, вызывая мурашки и тихие стоны. А она принимала его боль, его темную силу, его обреченность. Она отвечала, исследуя языком соленый вкус его шеи, чувствуя под кожей напряженные сухожилия, погружая пальцы в его волосы, дергая их в порыве страсти. Она коснулась старого шрама на его ребре, и он замер на мгновение, его дыхание сорвалось. Она прижалась губами к шраму, и глубокий стонвырвался из его груди, полный боли и нежности.

Это не был секс. Это было падение в пропасть вместе. Слияние двух уцелевших в аду. Каждое прикосновение, каждый сдавленный стон, каждый прерванный вздох, каждый влажный поцелуй в темнотебыли криком против смерти, против мира, который пытался их уничтожить. Он вошел в нее с глубоким, почти болезненным стоном обладания, как будто нашел последнее пристанище. Она приняла его, выгнувшись навстречу, ее тихий крик смешался с его хриплым рыком. Их тела двигались в едином, неистовом ритме, ища не только удовольствия, но подтверждения жизни, тепла, связи. В его взгляде, когда он смотрел на нее сверху, в полутьме, его лоб прижат к ее, дыхание смешанное, было все: и невысказанная нежность, и тень ужаса от собственной жестокости, и абсолютная власть, и беззащитность ребенка, потерявшего слишком много. Она приняла все. Всего его. Жестокого. Уязвимого. Всесильного. Своего. Их вздохи сливались, стоны переплетались, тела искали и находили друг друга снова и снова, пока изнеможение и странный, глубокий покой не накрыли их волной.

Утро пришло тихо, коварно. Первые лучи солнца пробились сквозь шторы, осветив хаос в комнате: разорванная одежда, сброшенное на пол покрывало, пустой декантер на столе. Оливия проснулась первой. Тело ныло приятной и странной болью, каждая мышца, каждый синяк, каждый след зубов или ногтей напоминал о яростной близости. Она лежала на его огромной кровати, прижатая спиной к его горячей груди, его рука тяжело лежала на ее талии, даже во сне — властно, пальцы слегка впились в кожу бедра. Его дыхание было ровным, глубоким, губы чуть касались ее плеча. Его лицо, видимое в зеркале напротив, было незнакомым: линии смягчились, напряжение ушло, осталась глубокая усталость и… странное, почти безмятежное спокойствие. Табу было нарушено.

Падение свершилось.

Она не шевелилась. Тяжелое молчание висело в воздухе, густое от осознания невозвратности. Не было стыда. Было оцепенение и тихий трепет. Грань перейдена. Она принадлежала ему не по принуждению плена, а по принятому в огне и страхе выбору. И он… он позволил ей увидеть себя без масок, уязвимым во сне. Странный покой разлился в ней, смешанный с горечью и предчувствием новых бурь. Она прижалась затылком к его груди, чувствуя ровный стук его сердца под кожей, вдыхая его запах — кожу, мужчину, опасность, и теперь — себя

Глава 31

Дым дорогой сигары завивался сизой змейкой в полумраке кабинета, но не мог заглушить вкус предательства на языке. Ян сидел за столом, отточенный, как клинок, но внутри кипел ад. Не просто ярость. Холодная, концентрированная ярость хищника, которого обвели вокруг пальца в его же логове. «Элизиум». Разгром. Оливия под пулями. Все это благодаря сливу.

Тихон стоял навытяжку перед столом, его каменное лицо было еще непроницаемее обычного, но Ян чуял его напряжение. Доклад был краток, как выстрел:

— Слишком точная информация, Пахан. Время, место павильона, схема наружной охраны. Не общий план. Точечный удар. Значит — изнутри. Очень близко. — Тихон положил перед ним тонкую папку. — Круг сужен. Остались те, кто знал маршрут и детали вечера.

Ян медленно открыл папку. Несколько имен. Фотографии. Краткие досье. Его взгляд скользнул по ним, как лезвие по горлу. Старые соратники. Проверенные. Управляющий. Персонал виллы. Рита.

Его палец замер на ее фото. Куколка. Игрушка. Украшение, которое вдруг могло оказаться змеей. Всплыли в памяти ее ледяной взгляд в холле перед выездом, исчезновение в темноте, ее внезапная отстраненность последнее время, когда его внимание сместилось на Оливию. Ревность? Да. Но достаточно ли ее для предательства? Достаточно ли, чтобы продаться Шраму, зная, что в прицел попадет и Оливия?

— Она, — Ян не утверждал, констатировал возможность. Его голос был тихим, ровным, опасным. — Или он. — Палец ткнул в фото управляющего. — Или кто-то из этих троих. — Он откинулся в кресле, выпустил струю дыма. — Начни с нее. Незаметно. Круглосуточная наружка. Прослушка ее комнаты и личных гаджетов. Все контакты. Каждую мысль, вылетевшую из ее глупой головки, я хочу знать. Тише воды, ниже травы, Тихон. Пусть чувствует себя в безопасности. Крыса вылезет из норы, когда решит, что опасность миновала.

Тихон кивнул, почти незаметно. — Будет сделано, Пахан.

— И пришли ко мне Докторшу. — Распоряжение прозвучало неожиданно, даже для него самого.

Зачем? Проверить интуицию? Увидеть ее реакцию? Или... поделиться тенью подозрения с единственным человеком, чья лояльность сейчас не вызывала вопросов? Последняя мысль слегка обожгла. Он отогнал ее.

Оливия вошла через несколько минут. Она выглядела бледной, но собранной, ее глаза избегали его взгляда, скользя по дорогому ковру. Утро после... висело между ними тяжелым, немым грузом. Ян указал на кресло напротив. Она села молча, пряча дрожащие руки в складках юбки.

Он встал, подошел к окну, спиной к ней. Наблюдал за городом, но видел только карту возможного предательства.

— Шрам знал слишком много, Дорогуша, — начал он ровно, без предисловий. — Точное время. Точное место в ресторане. Слабые точки в оцеплении. Это не везение. Это слив. Изнутри.

Он почувствовал, как она замерла за спиной. Слышал, как участилось ее дыхание.

— Круг подозреваемых мал, — продолжил он, поворачиваясь к ней медленно. Его взгляд впился в нее, изучая каждую микрореакцию. — Очень мал. И