Истинная: Вишневый Сад Попаданки - Инесса Голд

class="p1">Белая, плотная волна ударила из его ладоней. Она накрыла сад, но не заморозила его. Она вытеснила воздух. Она вытеснила саму возможность горения.

Зеленый огонь Мариссы зашипел, забился в агонии и... исчез. Просто схлопнулся, оставив после себя клубы вонючего пара.

Стержни — якоря заклинания — лопнули один за другим, не выдержав перепада температур. Осколки металла разлетелись в стороны.

Тишина.

Только свист ветра и тяжелое дыхание Рэйвена.

Он опустил руки. Пар, поднимавшийся от его разгоряченного тела, мгновенно замерзал.

Он повернулся ко мне.

Я сидела в грязи, прижимая к груди сожженные руки. Халат был прожжен в нескольких местах, лицо в саже. Я тряслась — теперь, когда адреналин схлынул, боль и холод навалились разом.

В один прыжок он оказался рядом. Упал на колени прямо в грязь, не заботясь о брюках.

— Алиса... — его голос дрожал. В нем было столько ужаса, сколько я не слышала никогда.

Он протянул руки, но боялся коснуться меня.

— Руки... покажи руки...

Я разжала ладони.

Зрелище было не для слабонервных. Кожа пузырилась, местами была содрана до мяса.

Рэйвен зашипел сквозь зубы, словно это его обожгли.

— Дура... — выдохнул он. — Какая же ты идиотка... Зачем? Зачем ты полезла голыми руками в боевое заклинание?

— Оно живое, — прошептала я. Зубы выбивали дробь. — Оно... плакало.

Он поднял на меня глаза. Они были черными, бездонными. В них плескалась ярость, боль и... восхищение.

— Ты сумасшедшая, — сказал он. — Ты самая безумная женщина, которую я встречал.

Он осторожно, невероятно бережно подхватил меня на руки. Я вскрикнула, когда ткань халата коснулась ожога на плече.

— Тише, тише... — он прижал меня к своей широкой, горячей груди. Его кожа пахла озоном, морозом и мужским потом. — Все. Все закончилось.

Он встал, держа меня как пушинку.

«Алая Королева» стояла черная, обожженная, но живая. Я чувствовала её слабое, но ровное биение внутри. Она выжила. Мы выжили.

Рэйвен развернулся к дому.

На крыльце стояла Марисса.

Она выглядела жалко. Растрепанная, прижимающая руку к ушибленному боку. Но в её глазах все еще горел фанатичный огонь.

— Рэйвен! — крикнула она. — Что ты наделал? Ты остановил Очищение! Хаос теперь внутри! Мы должны...

Рэйвен остановился.

Он медленно повернул голову к ней.

Я почувствовала, как его грудная клетка завибрировала от низкого рыка. Воздух вокруг нас начал сгущаться. Снежинки застыли в полете, превращаясь в ледяные иглы, направленные на Мариссу.

— Еще слово, — произнес он. Тихо. Спокойно. Страшно. — Еще одно слово про Хаос, Марисса, и я забуду, что ты женщина. Я забуду, что ты лечила меня. Я просто заморожу воду в твоих клетках. Ты рассыплешься ледяной крошкой, и ветер разнесет тебя по Пустоши.

Марисса побледнела так, что стала похожа на мертвеца. Она попятилась, споткнулась о порог и чуть не упала.

— Вон, — сказал Рэйвен. — Убирайся во флигель. Запрись там и молись, чтобы моя жена поправилась. Потому что если на ней останется хоть шрам... я приду за тобой.

Он отвернулся от неё и шагнул в дом, выбив дверь ногой (замок все еще держал, но против ярости Дракона магия замков бессильна).

— Казимир! — рявкнул он на весь дом. — Аптечку! Мази! Бинты! Живо!

Домовой, рыдающий от счастья и страха, выкатился из-под лестницы, таща коробку с лекарствами.

Рэйвен внес меня в гостиную. Уложил на диван — тот самый, на котором умирал сам прошлой ночью.

— Сейчас, — бормотал он, его руки, обычно такие твердые, мелко дрожали, когда он разрывал упаковки с бинтами. — Сейчас обезболим. Потерпи, маленькая. Потерпи.

Я смотрела на него снизу вверх.

На его лице были сажа и пот. В волосах запутался пепел. На груди — грязные пятна от моих рук.

Но он никогда не казался мне таким красивым.

Он выбрал.

Между привычной, удобной, "правильной" Мариссой и «неправильной», опасной мной. И он выбрал меня.

Он выбрал Сад.

— Ш-ш-ш... — выдохнул Рэйвен, нанося густую, пахнущую мятой и живицей мазь на мои обожженные ладони. — Терпи. Сейчас станет легче.

Боль вспыхнула белой звездой, но тут же угасла, накрытая волной холодка. Мазь была магической, армейской. Она не просто обезболивала, она заставляла ткани регенерировать на глазах.

Я смотрела на его склоненную голову. На то, как он закусил губу, сосредоточенно бинтуя мою руку. Он делал это профессионально, быстро, но с такой нежностью, словно боялся сломать меня одним неловким движением.

— Ты спас его, — прошептала я. Голос был сиплым от дыма.

Рэйвен замер на секунду, не поднимая головы.

— Я спасал тебя, — глухо ответил он, завязывая узел на бинте. — Если бы это дерево сгорело, ты бы бросилась в самый центр огня. Я знаю тебя всего несколько дней, Алиса, но я уже понял: у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, когда дело касается того, что ты любишь.

Он поднял на меня взгляд. В глубине его глаз все еще тлели угли пережитого страха.

— Ты могла погибнуть. Магия Хаоса — это не шутки. Она разъедает ауру.

— Это не Хаос, Рэйвен, — я устало откинула голову на подушку дивана. — Это Жизнь. Просто Марисса... она не умеет отличать одно от другого. Для неё все, что она не может контролировать — это враг.

При упоминании имени Мариссы его лицо окаменело.

— Я разберусь с ней, — в его голосе прозвучал лязг затвора. — Утром. Когда буря стихнет. Она ответит за каждый волдырь на твоей коже.

Он закончил с руками и перешел к плечу. Халат прилип к ожогу. Рэйвен достал маленький нож и аккуратно, хирургически точно разрезал ткань, обнажая воспаленную кожу.

Я зашипела от боли.

— Прости, — он подул на рану. Его дыхание было прохладным. — Сейчас... Казимир, дай «Слезу Ундины».

Домовой, притихший и бледный (если мохнатый комок может побледнеть), протянул синий флакончик.

Рэйвен капнул прозрачную жидкость на ожог. Боль исчезла мгновенно, сменившись приятным онемением.

— Вот так, — он выпрямился, оглядывая свою работу. — Жить будешь. Шрамов не останется, мазь хорошая. Но руками ближайшие два дня ничего не делать. Даже ложку держать запрещаю.

— А как же я буду есть? — слабо улыбнулась я.

— Я буду тебя кормить, — серьезно ответил он. — Или Казимир. Или весь гарнизон по очереди. Но ты пальцем не пошевелишь.

Он встал, оглядываясь. Только сейчас он, кажется, осознал, в каком виде находится. Босой, в грязных