Измена. Верну тебя, жена - Ира Орлова

Потом думаю про Макса. Оставить его сложно. Не потому что он не справится, он вообще у меня нормальный, взрослый не по возрасту. А потому что я сама не знаю, как это быть без него хотя бы четыре дня. Мы ведь теперь как команда, как будто нас осталось двое против всего мира.

Решаю позвонить маме.

Я трижды перечитываю приглашение, прежде чем набрать ее номер. Между нами не только триста километров, но и годы невысказанного.

Она до сих пор считает, что у меня «идеальная семья». Мама — человек старой закалки, для неё брак — это навсегда, даже если он трещит по швам. Она пережила развод с моим отцом, когда мне было пять, и до сих пор винит себя, что не смогла сохранить семью ради меня.

Мы редко говорим об этом, но я вижу, как её глаза темнеют, когда речь заходит о прошлом. Она любит Артёма, как сына, всегда хвалила его за то, какой он заботливый, какой отец. Если я расскажу, что он предал меня, она будет раздавлена. Она начнёт винить себя, думать, что не научила меня быть сильной, что я повторяю её путь. А я не хочу, чтобы она несла мою боль. Не хочу, чтобы она задавала вопросы: «А что ты сделала, чтобы его удержать?»

Поэтому я молчала о разводе. Поэтому не звонила ей, когда плакала ночами. Не могла.

— Алло, донь? — голос мамы хриплый, она явно простужена.

— Мам, ты заболела? — спрашиваю я, чувствуя, как тревога сжимает грудь.

— Пустяки, горло першит, — отвечает она, но я слышу, как она откашлялась. — Ты редко звонишь, что-то случилось?

— Меня пригласили на парфюмерный симпозиум. В Сочи. На четыре дня, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но он дрожит, выдаёт меня.

— Ой, как здорово! — восклицает она, но тут же заходится в кашле. — Когда? Я… эх, совсем чего-то разболелась…

— Через неделю. Я как раз хотела спросить… Может, приедешь к Максу? — спрашиваю я, хотя уже знаю, что это вряд ли возможно.

— Донь, я бы с радостью, но… — она снова кашляет, и я слышу, как она пьёт воду. — У меня температура, 38. Доктор говорит, это какой-то вирус, заразный. Максика точно не стоит подвергать риску.

Я закрываю глаза, чувствуя, как надежда тает. Значит, этот вариант отпадает. Сердце пронзает чувство вины. Нужно было перебороть себя и набрать раньше, узнать как она. А еще обязательно съездить к ней перед поездкой.

— Ладно, не переживай. Выздоравливай, — говорю я, стараясь скрыть разочарование.

— Подожди! — мама делает паузу, будто собирается с мыслями. — А Артём? Он же может остаться с сыном?

Комок подкатывает к горлу. Она не знает. И сейчас не время объяснять. Я не могу сказать ей правду. Не по телефону, не когда она больна, не когда её голос дрожит от кашля. Не могу разрушить её веру в мою «идеальную семью», которой никогда, как выяснилось, и не было.

— Он… в командировке. Надолго, — лгу я, и слова горчат, как полынь.

— Да? — удивляется мама, и я слышу, как она качает головой. — Интересно. Но ладно… Свекровь-то твоя как? Может, она…

— Да-да, я позвоню ей, — быстро соглашаюсь я, чтобы сменить тему.

— Донь, а ты… — мама колеблется, и её голос становится тише, мягче. — Ты уверена, что у тебя всё в порядке? Ты какая-то… не такая. Я же слышу.

«Потому что мой брак разваливается, а я даже маме не могу в этом признаться», — думаю я, и горло сжимается так, что дышать больно.

— Всё хорошо, мам, — лгу я снова, заставляя голос звучать бодрее. — Просто переживаю за эту поездку. Это большой шаг, знаешь, я волнуюсь, справлюсь ли.

— Ты справишься, — говорит она с таким теплом, что мне хочется разрыдаться. — Я горжусь тобой, дочка.

— Угу. Выздоравливай, — шепчу я, потому что больше не могу говорить.

Я вешаю трубку и ещё минут пять просто сижу, уставившись в стену. Глаза жгут слёзы, но я не даю им вырваться.

Мамины слова — «Я горжусь тобой» — как тёплое одеяло, но они же и ранят. Она гордится мной, но не знает, что вся моя жизнь, лишь красивая картинка, которая сейчас трещит по швам. Не знает, что я лгу ей, что я не могу рассказать, как Артём разбил мне сердце, как я ненавижу себя за то, что всё ещё чувствую что-то к нему, даже после всего, что он сделал. Я хочу быть сильной, как она думает, но я не знаю, как.

Снова беру телефон, чтобы позвонить Елене Павловне. И тоже излагаю суть.

— Конечно, Анечка, помогу. Я ведь бабушка. Не переживай, я побуду с ним. Только скажи, что купить, что приготовить. Пусть поживет у нас.

Я улыбаюсь. Внутри тепло от мысли, что есть люди, которые рядом. Она ведь мне по сути чужая женщина, а приняла, как родную. Ни разу не обидела и всегда, во всем поддержала. А это дорогого стоит.

Поэтому пишу ответ на письмо со спокойной душой:

«С благодарностью подтверждаю участие».

Кликаю по кнопке «Отправить» и откидываюсь на спинку стула.

Всё. Решено. Я еду. В Сочи. На симпозиум. Одна, без сомнений, без оглядки назад. Я впервые за годы брака еду куда-то одна. Непривычно и … печально-грустно.

Пусть поездка будет короткой. Пусть я не знаю, к чему она приведёт. Но я чувствую, как впервые за долгое время расправляю плечи.

Мне не страшно. Мне просто по-новому… свободно.

Глава 32

Вечером я возвращаюсь домой. Макс сидит в гостиной, уткнувшись в планшет, наушники болтаются на шее. Он поднимает голову, когда я вхожу, и чуть настороженно улыбается мне.

— Привет, ма, — он словно пытается считать в каком я настроении и как у нас с ним дела.

— Привет, сынок, — улыбаюсь я, сажусь рядом и убираю прядь волос с его лба. — Как прошел день?

— Норм, — пожимает он плечами, но я вижу, как его пальцы нервно теребят край футболки. Он чувствует, что всё не так, и это разрывает мне сердце. Я хочу защитить его от всего этого, но не знаю как...

— Макс, — начинаю осторожно, подбирая слова, как будто иду