Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Да что ж ты какой? На всё готовый-то? А если я тебя убивать буду? Ох-х… Человек ты мой, человек. Ты ж меня в первый раз видишь! В бедную, несчастную голову Вивиана ворвался весь тот пласт эмоций одинокого срывающегося в «ночь» человека, устроившего свой дикий загул и сейчас ищущего и просящего о чём-то. Уставшего от этой жизни… Будто пытающегося сказать, что мир слишком жесток, что надо смириться с этим, потому что нет смысла бороться с судьбой. Он как будто просит прощения за то, что так долго не мог найти для себя покоя. А, наверное, и не найдёт. Никогда…

Омега вдруг протянул ручку к лицу оме со страшными глазами (очки где-то разбились, пока мы с Юргеном «обжимались» в коридоре) и нежно, невесомо погладил его по щеке.

Тот выпустил его волосы, ухватил ручку Вивиана и, не отрывая взгляда нечеловеческих глаз от лица проститута, поцеловал в ладошку и снова прижал её к своей щеке.

— Прости, Виви, оме должен быть сильным… Иначе он умрёт…

Раздражение ушло, оставив после себя пустоту. И тут только выпить. Выпить ещё надо.

— Юрка! Юрка, блядь такая! Ты где!

Юрген поднял от стола голову, лежавшую на руках:

— О… о… м-м…

— Давай выпьем, родной!

ВСЕХ ЛЮБЛЮ НА СВЕТЕ Я!

Перед альфой оказалась ликёрная рюмочка до краёв налитая разведённой аквавитой — wodka, как обозвал подозрительный раствор маркиз.

— Родя! Родя! Родион Раскольников! Вставайте и отвечайте — за что вы убили старушку! — понёс какую-то ерунду оме, расталкивая задремавшего на диванчике с ладонями под щекой управляющего.

Наконец, Руди был поднят, чепчик его свесился на ухо, глаза были закрыты. Вдруг он подскочил на месте, лицо, дотоле бледное, порозовело — в белую нежную кожу задницы, преодолевая повысившийся от алкоголя порог боли, кольнуло словно шилом, а уши, проколотые колечками, растёрло гигантскими грубыми ладонями:

— А! Что?

— Пей давай! — распорядился маркиз, — у нас ещё шашлык не жарен…

— Шаш… что? Ик! — сфокусировал глаза Юрген, так и не выпивший свою рюмку.

— Мясо на шампурах. На углях жарят…

— Не-не-не… Я пас, — попытался поднять непослушную руку Руди.

— И… и… я т-тоже-е, — протянул Юрген.

— Ну, блядь! Я один что-ли? — я оглядел поле боя.

Упившиеся, наплясавшиеся, нацеловавшиеся друг с другом, полуживые, в стельку пьяные, официанты, охранники, альфы и омеги из профессионалов заведения сидели и лежали в разной степени одетости. С люстры свешивалась одёжка Гречела и Роландана, закинутая туда на спор. За спинкой дивана тренькнула лютня — там шевелился, пытался встать на ноги и не мог подняться даже на четвереньки музыкант, её владелец, споенный нами в самом начале. Дела-а…

— Мужики! — Юрген и Руди повернули ко мне едва держащиеся головы, — а вот скажите… А чего вы не женаты, а?

Руди мучительно поморщился, пытаясь сосредоточиться, открыл рот и вытянул губы пытаясь говорить:

— У… у… — наконец, беспомощно выдохнул он.

Юрген, сидевший за столом подперев голову рукой и чему-то улыбавшийся, помотал головой:

— А на ком? Ик! Оме… О-оме… а вы-выходите за меня, а, оме? Я вас… ик, так люб-лю, ик!

Альфу одолела икота, выстреливавшая так звонко, что я такое только у маленьких детей слышал.

— Не, — отрезал я, — Тебе нельзя. Ты, — я уставил палец в альфу, — простолюдин…

— Ик! Так это, ик! Я титул куплю, оме, ик!

— Не. Фигушки, — я сложил сразу два кукиша обеими руками и, вращая, направил их в сторòну альфы, — искусник я, ме-е-е, — вывалил я язык убитому новостями альфе.

Руди, слушая наш содержательный диалог, таращил глаза, мучительно пытаясь понять, о чём же мы говорим.

— Ух, Юрка, я такого омегу знаю! Красивый. Волосы тёмненькие, личико белое, губки розовые, глазки серые такие, по самому краешку ободочек тёмненький. Он тебя любить будет. Деток родит. Ты, вон балбес какой, тридцать пять уже, а всё в платье рассекаешь. Не хочешь дело бросать, вон управитель есть. Ещё двоих замуж возьмешь… Здорово! Домой придёшь, а детки, такие, тятя, тятя, наши сети затащили… ой, не, это не то…

Юрген сидел за столом и пьяно кивал головой соглашаясь — верно оме говорит. Жениться надо.

— А… о… — послышалось от Руди, так и таращившего глаза куда-то перед собой.

— Ну, а ты, Руди, тоже женись. Эх, я таких девчонок знаю! Ой, ну, то есть омежки такие. Тройняшки! Руди, — я дотянулся до шеи альфы, ухватил за загривок и потормошил его, голова красного безвольно болталась, — ты только сам подумай! О! — я показал ему три пальца.

— Я… это… пятерых не потяну, — выдал он.

— Да не! Трое! — я снова показал ему пальцы.

Сколько кстати? Три же хотел, нет? Ну, точно, три — я перебирал рукой пальцы — раз, два, три, четыре. Три же надо!

— Они маленькие ещё. Ты, пока дела передаёшь тут, то да сё, они и подрастут. Тебе сколько лет? Двадцать пять? Двадцать пять, — уговаривал я альфу согласно мотавшему красной пьяной башкой, — Ну! А им двенадцать. Через пару лет замуж возьмёшь! Зато! Я тебе их покажу. Потом. А?

— А кто тут бу-будет? — послышалось от Юргена, как оказалось, внимательно слушавшего мои речи.

— А тут? Тут? Да вот хоть Виталька будет. Эй, Виталька, в управляющие пойдёшь? — толкнул я плечом прижавшегося ко мне Вивиана.

— Да он омега!

— Да какая, в жопу, разница! Кх-м, кх-м. Зато он изнутри знает как надо. Да? Знаешь ведь?

Тот что-то промычал и согласно кивнул.

— Ну! Знает! А я в дело войду! Значок повесим! Бордель маркиза Аранда! Лучшие бляди на побережье! Звучит! — меня несло куда-то не туда — искусники и знать сторòнились участия в подобных предприятиях всеми силами. А искусники ещё и не посещали.

— О! А ещё можно разъездной бордель открыть. Корабль побольше, искусника-водника и вперёд! До Вольных островов и обратно! А! Кур… кру… да что такое, блядь! Круизы, ой, развлекательные… Ну!

Вот так это всё и выглядело вчера. Или сегодня?

Вивиан, глядя на меня снова вздохнул, я тоже выдохнул, наполняя перегаром воздух номера. В голове омеги тускло засветился красный огонёк возбуждения. Голову целиком он не захватывал, а вот так вот, постоянно тлел, вымораживая и вынося мозг несчастному, превращая его в психически нестабильного нимфомана.

Протянув руку, я положил её на голову Вивиана, гася красноватый отсвет, тот молча благодарно прикрыл глаза, почувствовав умиротворение в душе.

Где-то сзади и за спиной снова заскрипели диваном. Да кто там?

Я осторожно сам себя приподнял телекинезом и посадил на задницу. Я голый? Голый. И Вивиан тоже. Хм…

На двух узеньких диванах составленных вместе лежали такие же голые