Лед и пепел - Мила Дуглас

Миррель взял поднос. Поднес его к Тэссе. Его глаза говорили: Это твой путь, сестра. Наш путь.

Тэссия взяла венец. Он был легким, но в ее руках он весил тонны. Она почувствовала на себе взгляд Александра – тяжелый, оценивающий, но уже без льда. С поддержкой. Она медленно подняла венец над головой. Не надела его. Еще нет. Она повернулась к Александру, к своему Королю Льда и пепла, к своему спасению и своей боли, к своей любви и судьбе.

– Александр Греймарк, – ее голос зазвучал громче, звонко, заполняя пространство между ними, между королевствами, между прошлым и будущим. – Король Севера. Завоеватель. Спаситель. Любовь моя. – Она протянула руку с венцом. – Помоги мне нести это бремя. Не как покоренную землю, а как союзницу. Как жену. Сквозь лед и пепел… к миру.

Он не колебался. Шагнул к ней, превозмогая боль, игнорируя удивленные взгляды своих гвардейцев. Его большая, сильная рука легла поверх ее руки, сжимающей венец из ивы и плюща. Их пальцы сплелись вокруг символа новой власти, новой надежды, нового начала. Север встретился с Югом. Не в битве. В союзе.

– Сквозь лед и пепел, Тэссия, – прошептал он, и в его голосе, впервые за многие годы, не было ни капли насмешки или жестокости. Только клятва. – Всегда.

Их тени слились в одну на залитом закатным светом полу разбитого тронного зала Альдерборна.

Глава 26

Воздух Вечнолесья, обычно пропитанный влажным дыханием вековых деревьев и терпким ароматом листвы, сегодня трепетал иначе. Он звенел. Звенел смехом детей, собирающих последние колокольчики в гирлянды, переливался пересвистом дудочек, которые готовили музыканты к пляске, гудел низким, доброжелательным гомоном собравшегося народа. Запах свежескошенных луговых трав смешивался с дымом тлеющих благовоний из смолы священных сосен и сладковатым духом медовых пирогов, плывущим из временных печей. Разрушения Альдерборна остались за спиной, словно кошмарный сон. Здесь, на огромной поляне, окаймленной исполинскими ванарами, чьи кроны купались в золоте полуденного солнца, жизнь пробивалась сквозь пепел войны с неистовой, исцеляющей силой. Готовилась не просто свадьба. Готовилось таинство. Слияние двух миров, двух раненых душ, двух корон в одну судьбу под сенью Древа-Матери.

Само Древо-Мать, древний исполин, чей ствол напоминал складки времени, высеченные в темной коре, царило в центре поляны. Его могучие ветви, словно руки великанши, простертые для благословения, укрывали пространство под собой прохладной, живительной тенью. У подножия, на мягком ковре из мха и лепестков, уже лежали дары лесу: гроздья спелых ягод, горсти зерна, плетеные корзинки с целебными травами. Сюда, к этому зеленому алтарю, вела тропа, усыпанная белоснежными лепестками дикого шиповника и нежно-синими звездочками незабудок.

Тэссия стояла в шатре из живых ветвей и цветущего жасмина, сердце колотилось. Через щель в пологе она видела море людей – теперь ее людей. Лица, еще недавно искаженные страхом или ненавистью к имени Греймарка, теперь светились осторожной надеждой, любопытством, а кое-где и слезами радости. Они пришли. Приняли. Поверили в этот безумный, хрупкий мост, который она и Александр пытались перекинуть через пропасть старой вражды. На ней было платье. Не тяжелое королевское облачение, а струящийся шелк цвета первой весенней зелени, когда солнце только касается крон. Ткань, легкая, как туман над лесным озером, обвивала стан, подчеркивая хрупкость и в то же время невероятную силу, излучаемую ее прямой осанкой. Волосы, темные, как спелая мариника, были убраны не короной, а живым венком. Женщины сплели его с мудростью, вложенной в каждую травинку: гибкие прутья ивы – символ гибкости и примирения, белые ромашки – чистота намерений, синие васильки – верность, алые маки – страсть, пережившая боль, и нежные веточки лаванды – память и успокоение. Венок пах летом, надеждой и чем-то неуловимо знакомым Александру… лавандой? Он был легким, но его вес Тэссия чувствовала каждой клеточкой. Это была корона иного рода. Корона доверия.

– Как он? – мысль пронеслась, острая, как шип. Она знала о боли. Знала, как мучительно дается ему каждый взмах руки, как ноет рана под плотной повязкой, скрытой под изысканным камзолом цвета лесной тени, который сшили для него лучшие портные Вечнолесья. Знакомый лекарь Фаэрон хмурился, меняя перевязки, но Александр отмахивался, его лицо – маска ледяного спокойствия.

– Пустяк, – бросал он сквозь стиснутые зубы. Но Тэссия видела тень страдания в глубине его серых глаз, напряжение в уголках губ. Выдержит ли он долгую церемонию? Не отступит ли в привычную броню отчуждения перед лицом этой искренней, шумной, чужой для него жизни?

Зазвучали первые аккорды лесной лиры, чистые и звенящие, как капли росы, падающие с листьев. Гул толпы стих, сменившись благоговейным шепотом. Настал момент. Тэссия глубоко вдохнула, вобрав в себя запах хвои, земли и цветов – запах дома, запах будущего. И вышла.

Солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, заиграл на ее зеленом шелке, превратив платье в живое существо, в кусочек самого Вечнолесья, движущийся навстречу судьбе. Она шла по лепестковой тропе медленно, с достоинством королевы и трепетом невесты. Народ расступился, низко кланяясь, многие женщины плакали, глядя на свою юную госпожу, принесшую столько горя и теперь сияющую тихой, непоколебимой силой. Она не смотрела по сторонам. Ее взгляд был устремлен вперед, к Древу-Матери, к тому, кто стоял уже в его тени.

Александр.

Он стоял спиной к толпе, лицом к исполинскому стволу, словно вглядываясь в древние письмена коры. Высокий, прямой, невероятно царственный даже в этом непривычном наряде, лишенном блеска, стали и угрозы. Но Тэссия сразу увидела то, что скрыто от других: легкую асимметрию плеч, где здоровое было чуть подано назад, снимая нагрузку с раненого, белизну костяшек на руке, сжатой в полусогнутом состоянии у бедра, едва заметную тень под глазами, которую не скрыла даже тщательная утренняя подготовка. Он услышал ее шаги или почувствовал ее взгляд – не обернулся, но все его тело, каждый мускул, напряглись, ожидая. Готовясь встретить ее.

Она остановилась рядом. Тишина под Древом была гулкой, наполненной лишь шелестом листвы и биением двух сердец – одного трепетного, как лист на ветру, другого – тяжелого, как наковальня, но бьющегося в унисон с первым. Александр медленно, превозмогая резкую боль, которая стрельнула от плеча к виску, повернул голову.

И замер.

Время остановилось. Шум леса, шепот народа, даже боль – все исчезло. Осталась только она. Тэссия. В потоке весеннего шелка и солнечных бликов. В венке из живых цветов, который делал ее похожей на лесную богиню, сошедшую со страниц древних сказаний. Ее глаза смотрели на него без страха,