Лед и пепел - Мила Дуглас

была все еще острой, колющей. Но она казалась теперь чем-то малым, неважным. Каплей в океане чувств, переполнявших его. Он потянул ее за руку, совсем чуть-чуть, притягивая к себе. Тэссия обернулась, ее взгляд встретился с его. В ее глазах – вопрос и безграничное доверие.

– Ты… – начал он, и голос его сорвался. Он попытался снова, заставив слова пробиться сквозь ком в горле. – Ты спасла не только Мирреля. Ты спасла меня, Тэсса. От льда. От пепла. От самого себя.

Она не ответила словами. Она подняла их сплетенные руки и легонько прижала его ладонь к своей щеке. Кожа ее была влажной от слез. Он почувствовал биение ее сердца. Или это билось его собственное сердце, готовое вырваться из груди?

Они стояли так, под сенью Древа-Матери, король и королева, муж и жена по законам Вечнолесья, лед и жизнь, пока вокруг них бушевал праздник жизни, зарождающийся из пепла войны. Их тени слились в одну на покрытом лепестками мхе. Два венца на их головах – из ивы, плюща, цветов и ягод – казались в этот миг не двумя коронами, а одним венцом новой эры. И в шуме плясок, в биении барабанов, в смехе детей уже слышался гимн этому хрупкому, невероятному миру.

Глава 27

Воздух Дарнхольда резал легкие. Не влажное, пьянящее дыхание Вечнолесья с его ароматами земли и жизни, а стерильная, обжигающая холодом струя, пропитанная вековой пылью камня, воском свечей и незримым гнетом власти. После буйства красок и вольных песен Альдерборна замок Александра Греймарка встретил Тэссию ледяным безмолвием исполинской пещеры. Каждый шорох ее шагов по мраморным плитам гулким эхом отдавался под черными, стрельчатыми сводами, будто стеная о непрошенном вторжении жизни в царство вечного холода.

Она шла по длинному, пустынному коридору к своим новым покоям, сопровождаемая все той же безмолвной Линарой. Стены, сложенные из гранита, казалось, впитывали все тепло, все краски. Лишь редкие факелы в железных кольцах бросали трепещущие, неровные блики на гобелены, изображавшие сцены охоты на снежных барсов или мрачные баталии давно минувших войн. Суровые лица предков Александра смотрели на нее с полотен, их каменные взгляды полны немого осуждения. Дикарка. Пленница. Дочь убийцы. Слова, которые когда-то жгли, теперь лишь оставляли легкую горчинку на языке. Но под платьем из плотного серебристо-голубого шелка, напоминавшего то ли иней на скалах, то ли глубину горных озер, сердце ее билось ровно и твердо. Она несла сюда не только память о тепле леса, но и новую, хрупкую уверенность – уверенность в его выборе. В их выборе.

Подготовка к церемонии была стремительной и лишенной суеты. Вместо женщин-травниц с их мудрыми руками и шепотами заговоров – придворные дамы с бесстрастными лицами, чьи прикосновения были точны и холодны, как движения часовых механизмов. Никаких живых цветов в венке. Вместо них – серебряная диадема со вставками изумрудов, тончайшей работы. Каждая грань ловила скупой свет из узких окон и преломляла его в холодные, радужные искры, как солнце в вечном льду. Она была прекрасна, эта диадема, но тяжела и чужая. Как корона льда. Волосы Тэссии уложили в строгую, сложную прическу, скрепив серебряными шпильками, похожими на миниатюрные кинжалы. Платье, струящееся по ее фигуре, было шедевром портновского искусства: серебристая основа, расшитая приглушенно-синими нитями, создававшими иллюзию глубины и движения. Оно закрывало все, от высокого ворота до запястий, подчеркивая хрупкость линий и одновременно царственную осанку. В зеркале глядела на нее не невеста из Вечнолесья, а королева Севера. Холодная. Недоступная. Часть этого каменного мира.

– Ты готова? – спросил ее взгляд в отражении. – Готова принять и эту его сторону?

– Готова, – ответила она беззвучно, касаясь пальцами холодного серебра диадемы. – Потому что подо льдом – он. Мой Александр.

*******

Часовня Дарнхольда дышала вечным холодом и молчанием святилища, вырубленного в сердце горы. Высокие, узкие окна из матового стекла пропускали скупой серый свет, ложащийся косыми лучами на черные плиты пола. Воздух был густ от запаха ладана, воска и камня, выдержанного в вечной мерзлоте. Никаких пестрых толп, никакого веселья. Здесь собралась лишь горстка избранных: седые, как горные вершины, советники в темных бархатных мантиях, генералы в парадных латах, лица которых напоминали высеченные из гранита маски, несколько придворных дам, чьи наряды были столь же строгими и дорогими, как само убранство часовни. Тишина стояла гулкая, торжественная, давящая. Каждый звук – шарканье ноги, сдержанный кашель – казался святотатством. Это был не праздник. Это был ритуал. Обряд скрепления союза и их власти.

И вот, в этой ледяной тишине, раздался мерный, гулкий стук сапог по камню. Александр Греймарк вошел в часовню. Не жених, не влюбленный – король. Его парадные латы, отлитые из черненой стали, казались продолжением стен часовни. Они не сверкали – они поглощали свет, отливая лишь тусклым, зловещим блеском вязкой крови. На плечах – пелерина из шкуры снежного барса, священного зверя Греймарков. На голове – простая, тяжелая корона из серебра, что и у Тэссы. Лицо его, обычно такое выразительное в гневе или редкой улыбке, сейчас было непроницаемой маской. Лишь в глубине серых глаз, когда его взгляд на мгновение нашел Тэссию, стоявшую у алтаря, мелькнула искра – не пламя, а отблеск далекой звезды в ночи. Признание. Обещание. Он шел к ней не по ковру, а по голому камню, и каждый его шаг отдавался в ее груди глухим ударом сердца. Сила. Непоколебимость. Вечный холод его царства. И она стояла, принимая этот взгляд, этот холод, эту силу. Ее серебристо-голубое платье и мерцающий хрусталь диадемы казались единственным островком хрупкой красоты в этом царстве сурового величия.

Он остановился рядом. Их плечи почти касались. От него пахло холодным металлом, воском и едва уловимым, знакомым ароматом – лавандой и морозной свежестью. Ароматом его кожи под латами. Тэссия почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки – не от страха, а от осознания мощи, стоящей рядом. От контраста ее нежности и его неумолимой власти.

Жрец, облаченный в ризы цвета воронова крыла, поднял руки. Его голос, низкий и безжизненный, как эхо в пещере, заполнил пространство часовни:

– Пред Создателем гор и бездн, пред ликом вечного льда и памятью камня, пред очами предков, чьи кости покоятся в недрах этих гор, перед вами, верные сыны и дочери Греймарка, мы собрались ныне дабы скрепить узами нерушимыми союз двух венценосных кровей – Александра, короля Греймарка, Повелителя Четырех Королевств Тераниса, и Тэссии, Королевы Вечнолесья, избранницы его сердца и духа!

Слова падали, как обтесанные глыбы льда, лишенные тепла лесной