Сны с чёрного хода 2 - Алексей Небоходов

Почти бывшая писательница отчаянно пыталась цепляться за остатки того мира, к которому принадлежала. Каждый вечер, засыпая, она заставляла себя повторять вслух имена людей, которых когда—то знала. Она выписывала их на клочке бумаги, наутро перечитывала, но ни одно из них уже не вызывало в ней живого отклика. Они были просто словами, лишёнными образов, эмоций, ассоциаций. Она силилась вспомнить, каким был голос её коллеги, как звучал его смех, какие жесты он совершал, когда говорил. Но вместо этого память выдавалась пугающей пустотой, словно кто—то методично стирал куски её жизни, словно прошлое ускользало от неё, как песок сквозь пальцы.

В какой—то момент она начала выходить на улицы, всматриваться в лица прохожих, надеясь, что случайное совпадение черт, знакомый профиль, движение руки смогут вернуть ей что—то утерянное. Но все лица казались ей чужими. Город жил своей жизнью, в которой не было ни малейшего намёка на её прошлое, на её настоящее. Никто не останавливался, не смотрел на неё дольше, чем требовал случайный встречный взгляд. Она надеялась, что однажды наткнётся на кого—то, кто был частью её другого мира, но никто не появлялся.

Постепенно её охватывал холодный, липкий страх. Чем больше она жила здесь, в прошлом, тем меньше оставалось от той Лии, что существовала когда—то. Она всё ещё знала, что когда—то была другим человеком, но эта уверенность становилась призрачной, зыбкой. Если она не может вспомнить, кем была, значит ли это, что той Лии больше нет?

Однажды, разбирая записные книжки и старые конспекты, она наткнулась на страницу, исписанную её почерком. Только строки казались чужими, будто написанными кем—то другим. Возможно, это была заметка с одной из лекций, сделанная в тот период, когда она ещё осознавала себя как человека, пришедшего из будущего.

Она перечитывала строку за строкой, но не могла сказать, о чём это, какой смысл пыталась зафиксировать, какой момент сохранить. Казалось, что когда—то эти слова что—то значили, но теперь они не вызывали ни эмоций, ни ассоциаций. Она искала хоть какие—то ниточки, ведущие назад, но всё разрывалось, терялось, распадалось на бессвязные фрагменты, которые теперь принадлежали ей лишь формально.

Прошлое ускользало от неё, растворялось в тёмных закоулках сознания, становясь чем—то неосязаемым, почти мифическим, словно история, которую она когда—то слышала, но никогда не проживала. Она пыталась удержать в памяти лица, даты, события, но они рассыпались, исчезали, и чем больше она напрягала память, тем сильнее они отдалялись, становясь туманными силуэтами в отдалённой мгле забвения.

Мир, в котором она жила теперь, поглощал её без остатка, превращая в человека, который существовал только здесь, без прошлого, без альтернатив, без иного пути. Лия чувствовала, как её личность перерождается, стирая всё, что некогда составляло её сущность, оставляя лишь одно – новую Лию, принадлежащую только этому времени, этой реальности, этому неизбежному настоящему, в котором не осталось ничего, кроме её новой жизни.

Однажды, во сне, Лия услышала голос – тихий, но наполненный странной уверенностью, будто говорил не кто—то чужой, а её собственное отражение из другого мира. Голос не звенел, не был резким, не давил, но в нём звучало нечто тревожащее, неотвратимое, что заставило внутри неё всё сжаться в тугой узел.

– Осталась последняя черта. Переступи – и ты уже не сможешь вернуться.

Ни тени угрозы, ни малейшего раздражения, никакого нажима. Только спокойная констатация факта, бесстрастная и пугающе неизбежная. Как будто кто—то, видящий дальше её, оценивающий её жизнь со стороны, просто сообщал ей о предрешённости.

Она резко открыла глаза. Сердце гулко ударилось о рёбра, и страх хлынул ледяной волной, обрушившись на неё с такой силой, что она почувствовала, как сковывает дыхание. Грудь сдавило, пальцы дрожали, губы стали сухими. В комнате было темно, но темнота теперь казалась не пустой, а наполненной чем—то незримым. Казалось, что если она поднимет голову, если прислушается чуть внимательнее, то услышит не только эхо своего дыхания, но и чей—то тихий, невидимый шаг, затаившийся в углу.

Лия медленно провела ладонью по простыне, словно проверяя, реально ли всё происходящее. Пальцы ощутили шероховатую ткань, но это не принесло облегчения. Страх продолжал сжимать её изнутри, но был странно безлик, тёмен, как ночное небо за окном. Она прижала ладони к вискам, пытаясь избавиться от ощущения, что этот голос был не просто сном. Что это было предупреждение, пришедшее из какого—то другого слоя реальности, более глубокого, более древнего, чем её нынешняя жизнь.

Она не знала, сколько времени пролежала так, замерев, прислушиваясь к каждому шороху. Может, секунды, а может, целую вечность. Наконец, чувствуя, что ещё немного – и страх возьмёт над ней верх, она с силой откинула одеяло и встала. Халат, который она набросила на плечи, был холоден, словно долго лежал под зимним воздухом.

Она подошла к окну, отдёрнула штору.

Ночь за стеклом была такой же, как всегда. Спокойной, размеренной. Свет из окон чужих квартир падал жёлтыми пятнами на асфальт, вдалеке тянулся гулкий звук поезда. Всё выглядело так, как должно было выглядеть. Точно так же, как во все предыдущие ночи.

Но что—то в этом привычном пейзаже больше не казалось безопасным.

Лия вздрогнула, крепче сжав халат на груди. Она понимала: нечто изменилось, нечто сдвинулось в самой ткани реальности. Она могла убедить себя, что это всего лишь игра разума, что голос был порождением усталости, что он не значил ровным счётом ничего. Но в глубине души знала: та последняя черта, о которой её предупреждали, действительно существовала. Она уже стояла на её краю.

Но утро изменило всё.

Солнечные лучи, пробившиеся сквозь занавески, разогнали ночные кошмары, и голос во сне стал казаться бредом, нелепым наваждением. Разве можно всерьёз бояться того, что произошло в сновидении?

А потом она увидела Александра, и тревога исчезла.

Стоило почувствовать его руки – тёплые, уверенные, знакомые. Стоило услышать его голос – низкий, спокойный, пронизывающий её до самых костей, наполняющий её мир смыслом. Стоило встретиться с его взглядом, в котором было что—то такое, без чего теперь она не могла существовать, как страх рассыпался, исчез, словно его никогда не было.

Её уже не волновало, что говорили голоса во сне, потому что все предостережения теряли свою значимость перед настоящим, наполненным живым теплом и близостью. Её мир теперь сужался до одного человека, до его глаз, до его прикосновений, до тихого звука его дыхания рядом. Как могла она заботиться о какой—то черте, если её вселенная теперь вращалась вокруг него, а страхи рассеялись, уступая место чему—то