Сны с чёрного хода 2 - Алексей Небоходов

Могла ли она оставить этот город, эту жизнь? Или она уже приняла решение, задолго до того, как он произнёс эти слова?

Лия чувствовала, как её тело наполняется тяжестью, будто её сознание разрывалось между двумя мирами, не способное окончательно выбрать один.

Она любила его. Она хотела остаться. В её сердце не было сомнений в этом. Здесь, в этой жизни, было тепло его рук, было дыхание, касающееся её кожи, были разговоры, наполненные смыслом, были дни, которые имели очертания, а не терялись в бесконечном беге времени. Но что—то внутри неё сопротивлялось.

Не страх, не сомнение, не желание вернуться, а именно внутреннее отторжение, как если бы её собственная природа, её сущность, закодированная памятью, протестовала против того, чтобы всё исчезло. Это не было сознательным желанием удержаться за прошлое – она уже не помнила, что было там, в двадцать четвертом году, не могла ясно восстановить события, лица, даты. Но её тело, её разум, её душа знали: граница ещё не пройдена, ещё есть точка, откуда можно отступить.

И в этот момент снова раздался голос.

– Осталась последняя черта, Лия, – раздался голос внутри нее, он был ровным, спокойным, но в этой отстранённости было что—то пугающее. – Сделай шаг – и двадцать четвертый год перестанет существовать.

Лия вскочила, инстинктивно отпрянув назад, но мир не изменился. Комната была на месте, Александр, склонившийся над книгой, не заметил её движения. Всё было реальным, осязаемым, ничто не говорило о том, что она стоит на грани.

Но граница была.

Лия схватилась за голову, стиснула пальцы на висках, надеясь, что боль поможет ей сосредоточиться, поможет удержаться за остатки прошлого. Она пыталась вспомнить что—то важное, что—то, что нельзя забывать, но память ускользала, исчезала, как песок, что сыпется сквозь пальцы.

Всё размывалось.

Ей казалось, что что—то кричит внутри неё, какой—то голос, который был её собственным, но звучал теперь так, словно принадлежал кому—то далёкому, чужому. Её имя… Оно было другим, не тем, которым её звали здесь. Оно было важным, оно значило что—то, но что именно?

Она не могла вспомнить, но знала: если сейчас не остановится, если позволит себе забыть ещё больше, дороги назад уже не будет.

Александр посмотрел на неё, и в его взгляде не было ни давления, ни настойчивости, лишь ожидание: спокойное, почти тёплое. Он не торопил её, не пытался заставить принять решение прямо сейчас, но его присутствие, его уверенность, его желание видеть её рядом говорили больше, чем любые слова.

Он протянул ей билет.

Тонкий прямоугольник картона, ничем не примечательный, но весивший в её руках словно камень. Казалось бы, это всего лишь поездка, всего лишь ещё одна станция в череде многих. Но Лия знала, что это не так.

Если она возьмёт этот билет, если сожмёт его пальцами, этот мир окончательно поглотит её. Она больше не проснётся в своей квартире в две тысячи двадцать четвертом году, не откроет глаза в утреннем свете, не услышит звук сообщений, не прикоснётся к страницам своих книг, не вспомнит лиц тех, кого когда—то любила и кто, возможно, до сих пор ждёт её там, по ту сторону времени.

Она забудет всё.

Книги, которые писала. Людей, с которыми говорила. Саму себя – той, кем была когда—то.

Восемьдесят пятый год навсегда станет её настоящим.

В комнате было тихо. Где—то вдалеке за окном гудел трамвай, растворяясь в шуме города, который жил своей привычной жизнью. Казалось, что ничего не изменится, что улицы останутся такими же, каким она их знала. Вика всегда будет смеяться, размахивая руками, когда что—то рассказывает. Студенты в коридорах института продолжат обсуждать зачёты, планы, книги, как будто время для них не движется дальше этих стен.

Но она чувствовала, что для неё оно продолжало идти. Секунды тянулись, отмеряя момент, в который она делала свой последний выбор.

Лия закрыла глаза, чувствуя, как лёгкость охватывает её тело, как мысли растворяются, сливаются в одно бесконечное ощущение ускользающего сна. Она позволила себе заснуть.

Глава 8

Лия открыла глаза и первое, что почувствовала, – необычную мягкость под собой. Матрас, на котором она лежала, был упругим, но совершенно безупречным, как будто в нём не могло образоваться ни единой складки. Простыни были холодными и шелковистыми, без единого следа чьего—либо прикосновения, словно никто прежде их не касался. Она провела рукой по гладкой ткани и внезапно осознала – это не её постель. Это не её комната.

Пульс участился, в груди поднялось неприятное, давящее ощущение. Лия медленно села и огляделась. Пространство вокруг выглядело безупречным – стерильное, выверенное, будто в нём не допускалось ничего случайного, ни одной личной детали, ни одного следа человеческой жизни.

Белые стены, лишённые каких—либо украшений, образовывали идеальные прямые углы, а их гладкая поверхность отражала мягкий, равномерный свет, словно сама комната была источником этого ровного, чуть приглушённого сияния. Ни окон, ни привычного рассеянного дневного света – только эта искусственная, рассчитанная по строгому алгоритму подсветка, создававшая иллюзию комфорта.

Лия глубоко вдохнула, но даже воздух в помещении казался неестественным – без запахов, без примесей, словно очищенный до лабораторного состояния. Ни следа пыли, ни случайных следов чьего—то присутствия. Всё выглядело так, будто её существование здесь – заранее предписанный факт, не требующий подтверждения или сомнений.

Она потянулась вперёд, коснувшись поверхности прикроватной тумбы. Гладкий, матовый материал под пальцами – не дерево, не пластик, не металл, а нечто, напоминающее отполированный камень, но без характерного холода. Она посмотрела вниз и заметила, что на полу отсутствуют швы, покрытие было цельным, будто вылитым из одного монолита. Даже в этом мелком нюансе сквозила продуманность – ни единого шанса на неровность, хаос, несовершенство. Всё вокруг было точным, словно выверенное строгими инструкциями.

Лия села на край кровати, испытывая странное чувство дезориентации. Она помнила… Помнила, как собирала чемодан. Помнила, как Александр стоял рядом, серьёзный, немного напряжённый. Они собирались уехать. Уехать в Ленинград. Всё складывалось, всё двигалось в одном направлении. И вдруг – эта комната.

Она прижала ладони к вискам, пытаясь выловить в памяти хоть один логичный мостик между этими двумя моментами. Но ничего. Пропасть. Она глубоко вдохнула, пытаясь удержать нарастающий страх в границах разумного, но осознание происходящего подкрадывалось медленно и неумолимо.

Внезапно, с лёгким шелестом, одна из стен ожила. На ней появилось изображение – не резкий, резаный прямоугольник экрана, а мягкий, как будто встроенный в саму поверхность панели. Цифры времени крупными, строгими символами зависли перед глазами: 07:00. Ни секунд, ни