Сны с чёрного хода 2 - Алексей Небоходов

подробно, с литературным мастерством описывался путь молодого, честного, целеустремлённого Анатолия Чубайса, прошедшего сквозь трудности, пронёсшего в сердце заветы коммунистической идеи и приведшего страну к новому уровню управляемого совершенства.

"Страна нуждалась в нём. Партия верила в него. Народ шел за ним, ибо знал: Чубайс никогда не свернёт с пути, указанного великим Лениным."

Она чувствовала, как её дыхание становится прерывистым. На экране продолжал транслироваться материал, излагающий её собственные заслуги: Лия Соломина, главный идеологический писатель современности, чьи труды формируют сознание миллионов советских граждан, чьи книги входят в обязательную программу обучения, чьё слово создает завтрашний день.

Но где она на самом деле? И было ли вообще какое—то другое прошлое?

Лия проснулась с ощущением внутренней тяжести, словно во сне она несла на себе груз, который так и не смогла сбросить. Сон был беспокойным, но проснувшись, она не могла вспомнить его деталей, лишь тянущее чувство тревоги, едва уловимое, но непреклонное, продолжало висеть в воздухе. Она села на кровати, провела рукой по лицу и глубоко вдохнула. Её комната – просторная, стерильная, наполненная искусственным светом, не имеющим источника, – не изменилась. Белые стены, гладкие поверхности, отсутствие личных вещей. Всё было слишком правильным, слишком выверенным.

Она встала и машинально пошла в сторону встроенной панели управления. Двери плавно разъехались в стороны, открывая путь в столовую. В центре, за идеально сервированным столом, сидел Антон. Он уже завтракал.

Костюм сидел на нём безукоризненно, его осанка была прямой, движения точными, будто рассчитанными заранее. Лия остановилась в дверях, наблюдая за ним. Высокий, сдержанный, с выражением лица, в котором не было ни тени лишней эмоции, ни малейшего намёка на теплоту. Антон выглядел именно так, как должен был выглядеть человек его ранга – глава Госсовести и Госсекса, структур, отвечающих за моральное состояние общества и регулирование взаимоотношений между гражданами.

– Доброе утро, Лия, – сказал он ровным, подчеркнуто учтивым голосом, поднимая взгляд от тарелки.

Она кивнула и села напротив. Слуга – или, скорее, идеальный механизм, напоминающий человека, – беззвучно поставил перед ней чашку чая и блюдо с едой, не ожидая ни благодарности, ни внимания.

– Ты плохо спала, – заметил Антон, наблюдая за ней с лёгким, почти ленивым интересом.

Лия на секунду замешкалась, прежде чем ответить.

– Возможно.

Она сделала глоток чая, пытаясь уловить вкус, но ощущала только слабую терпкость, которая не ассоциировалась ни с одним из знакомых ей сортов.

Антон продолжал есть с размеренной методичностью. Лия смотрела на него и понимала: они – муж и жена лишь формально. В этом браке не было ни любви, ни близости, ни даже привычной семейной рутины. Их союз существовал исключительно в рамках системы – одобренный, рациональный, вписанный в государственный механизм.

– Сегодня Съезд КПСС, – сказал он, не поднимая глаз от своей тарелки.

Лия молчала, позволяя ему продолжить.

– Твоя речь уже утверждена Советом Разума, – уточнил он, ставя вилку на край тарелки и вытирая губы белоснежной салфеткой. – Ты ознакомилась с ней?

Лия не сразу нашла, что ответить. Она не помнила, чтобы видела этот документ, но внутренне была уверена – он действительно существует. Как и всё остальное в этом мире, он был спланирован заранее, за неё уже всё решили.

– Да, – ответила она наконец, хотя это не было правдой.

Антон удовлетворённо кивнул.

– Хорошо. Сегодня важно подтвердить основные положения нашей стратегии. Твоя роль неоспорима, твой голос – один из ключевых. Совет рассчитывает на тебя.

Его слова звучали не как просьба и не как приказ – скорее как данность, как часть неизменного порядка вещей.

Лия посмотрела на него внимательнее. Он говорил о Совете Разума с той же интонацией, с какой говорят о законах природы – без лишних пояснений, без сомнений, с абсолютной уверенностью в их правильности.

Она чувствовала, как за этим разговором скрывается нечто большее. Что—то, что она ещё не осознала. Что—то, что находилось в самой основе этой реальности.

И всё же, пока она сидела за этим столом, пока слушала его ровный, спокойный голос, пока чувствовала на себе его безразличный, но пристальный взгляд, одно было очевидным – выбора у неё не было.

Антон посмотрел на Лию так, словно оценивал не её настроение или самочувствие, а нечто более фундаментальное – её соответствие нормам, её точность, её стабильность. Он откинулся на спинку стула, сложив руки перед собой, и активировал панель встроенного в стол терминала. На матовой поверхности засветились аккуратные ряды информации, отражающие её персональные показатели.

– Я проверил твои данные, – произнёс он ровным голосом, ни на секунду не отводя от неё глаз. – Моральные показатели стабильны, отклонений нет. Квота на личную близость также используется в установленных пределах.

Лия почувствовала, как холодок прошёлся по её спине. Она не была удивлена тем, что её квота контролируется, но слышать это в таком сухом, формализованном тоне всё же вызвало у неё неприятное ощущение. Здесь всё было измеримо, всё подчинялось расчёту. Даже отношения, даже близость.

Антон переключил взгляд на терминал, проводя пальцем по экрану, сверяя какие—то данные.

– Оценка благонадёжности остаётся высокой. Совет Разума удовлетворён твоими последними выступлениями. Однако… – он сделал едва заметную паузу, будто взвешивая, стоит ли продолжать.

Лия не спросила, что именно он имеет в виду. Она знала, что это прозвучит само собой.

– Однако твои контакты с Александром могли бы отразиться на общем рейтинге. Совет не усматривает в этом серьёзных нарушений, но их частота привлекла внимание аналитиков.

Он произнёс это с подчеркнутой мягкостью, но в его тоне сквозил ледяной оттенок предупреждения. Антон не выражал осуждения, не предъявлял претензий, он всего лишь излагал факты, но именно эта холодная объективность делала их особенно жёсткими.

Лия взяла чашку чая, но не сделала глотка. Она опустила глаза, давая себе мгновение на размышления.

– Я понимаю, – ответила она нейтрально, тщательно подбирая тон.

Антон кивнул, вновь сосредоточившись на данных перед собой.

– Прекрасно. Совет Разума рекомендует сохранять осторожность.

Он говорил так, будто речь шла о финансовых отчётах или оптимизации производства, но не о личной жизни. И, по сути, так оно и было. В этом мире личное было лишено эмоционального веса, сведено к показателям, расчётам и строгим параметрам благонадёжности.

Лия не сомневалась, что любое её действие, каждый шаг, каждая встреча – всё фиксировалось, анализировалось и оценивалось. И если пока Александра лишь заметили, значит, следующий шаг будет сделан, если она не исправит курс.

Но что означало исправить? И хотела ли она вообще это делать?

Лия сидела в чёрном автомобиле с гербом Союза писателей СССР на дверце, наблюдая, как за окнами проносится