Сны с чёрного хода 2 - Алексей Небоходов

Лия чувствовала, как холодный пот проступает на спине. Она продолжала читать, но теперь с отчаянным ощущением, что её голос больше ей не принадлежит.

Текст перед ней был живым, он двигался, видоизменялся прямо на глазах, подстраивая слова так, чтобы они выражали не её мысли, а то, что партия считала правильным. Она хотела остановиться. Хотела сказать нечто иное, хотела бросить вызов системе.

Глубоко внутри она чувствовала, что может сделать это. Но её язык произнёс совсем другое:

– Советский Разум ведёт нас в новую эру. Его решения безупречны. Человек больше не нуждается в выборе, потому что выбор – это ошибка. Наступает время абсолютного порядка.

Она осознала это слишком поздно.

Слова выходили ровно, без запинки, без малейшего намёка на колебание. Она не произнесла того, что действительно хотела сказать. Всё, что она пыталась сделать, было превращено в идеологически правильные фразы, лишённые индивидуальности.

Лия окинула взглядом зал, пытаясь уловить хоть одно колебание в реакции собравшихся. Люди в рядах перед ней кивали в такт её словам, записывали в блокнотах или просто слушали, не выражая ни удивления, ни сомнения. В их глазах не было тревоги, они принимали каждую её фразу как нечто само собой разумеющееся. Всё шло так, как было запланировано, так, как предписывала система.

Но только Лия понимала, что всё совсем не так, как должно быть. Единственным человеком в этом зале, осознающим свою утрату контроля, была она. Внутренний голос призывал её собраться, вырваться из пут, но её попытки изменить ход речи, сказать хоть что—то своё, разбивались о непреодолимый барьер. Её голос, подвластный чему—то большему, произносил ровные, безупречные, но чужие слова. Каждый новый звук, каждое произнесённое предложение становилось частью этой отлаженной машины, в которую она теперь была встроена.

Она сделала паузу, словно желая нарушить этот автоматизм, но система не дала ей этой возможности. Слова всё равно лились, их ритм не изменился. Они повисли в воздухе, заполняя пространство, не давая ей времени осознать, что её собственные мысли больше не принадлежат ей. Она хотела бы остановиться, но что—то внутри неё уже подчинилось, сопротивление слабело. Её сознание медленно растворялось в том, что от неё требовали.

Антон продолжал наблюдать за ней, его взгляд оставался безмятежным, но в нём чувствовалась острота, пристальный контроль. Он следил за ней, как следят за машиной, работающей в ожидаемом режиме. Чуть дальше стоял Александр. Он не поднимал на неё глаз, но напряжение, сковавшее его фигуру, говорило о том, что он слышит каждое слово, ощущает, как вокруг них смыкаются невидимые стены.

Лия осознала: если она доведёт это выступление до конца, если позволит системе завершить её трансформацию, ничего уже нельзя будет изменить. Этот мир станет её реальностью, она станет частью механизма, который невозможно сломать. Но если она попытается вырваться, это тоже ничего не изменит. Её либо сотрут, либо превратят в символ, в очередную программируемую икону сопротивления, управляемую системой.

Любое её действие уже было предусмотрено. Она проиграла, ещё не сделав выбора. Слова продолжали звучать, заполняя зал, подтверждая неизбежность. Лия почувствовала, как в её сознании что—то щёлкнуло, и ловушка окончательно захлопнулась.

Лия вернулась домой поздно, когда город уже погрузился в гулкую, механистичную тишину, в которой даже звуки были выверены до предела. Москва двадцать четвертого года не знала хаоса ночной жизни – она жила строго по расписанию, где даже редкие прохожие двигались по улицам с неизменной целью, без лишних остановок, без неожиданностей. В этом мире ничто не происходило просто так.

Дом встретил её приглушённым светом встроенных панелей, автоматически настроенным на комфортную температуру и влажность, но этот идеальный порядок раздражал её сильнее, чем что—либо. Всё здесь было подчинено одной логике – подчёркнутая рациональность, исключающая случайность, выверенная среда, где личное пространство переставало быть личным, становясь всего лишь частью системы.

Антон уже был дома. Он не ждал её, потому что в его мире ожидание не существовало. Для него всё было расписано, просчитано и упорядочено. Он просто находился там, где ему следовало быть. Когда Лия вошла в спальню, он отложил планшет, на котором, вероятно, анализировал последние отчёты, связанные с деятельностью Госсовести, и посмотрел на неё.

– Ты выглядишь уставшей, – сказал он, его голос не выражал беспокойства, только констатацию факта.

Лия не ответила, только подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Отражение было таким же безупречным, каким его задумала система. Чёткий овал лица, гладкая кожа, блеск тщательно ухоженных волос. Она знала, что всё это не её. Всё это результат постоянного контроля, встроенного механизма коррекции, который не позволял человеку быть собой.

Антон встал, приблизился к ней, скользнул ладонью по её плечу.

– Завтра важный день, – произнёс он, – Совет Разума ожидает от тебя полного включения в процесс.

Она кивнула. Её движения были механическими, но внутри всё сжималось.

Антон наклонился ближе, его пальцы прошлись вдоль её шеи, скользнули к вороту её платья. Его жесты были выверенными, привычными, но в них не было страсти, не было желания, не было жизни. Только уверенность в том, что эта ночь, как и всё в их существовании, подчиняется общему порядку вещей.

Лия резко отстранилась.

– Нет, – сказала она, не пытаясь смягчить тон.

Антон остановился, посмотрел на неё с лёгким удивлением, но тут же скрыл его за привычной маской равнодушия.

– Почему?

– Потому что нет.

Он не стал настаивать. Он никогда не настаивал. В этом мире было место только для запланированных решений, и её отказ был просто новой переменной, которую требовалось зафиксировать. Он пожал плечами, развернулся и вернулся к своему планшету.

Лия легла в постель, не закрывая глаз. Она слушала приглушённый шум системы, которая контролировала её дом, чувствовала себя частью конструкции, которая не оставляла места для человеческих эмоций.

Но даже система не могла контролировать её сны. Она закрыла глаза и провалилась в темноту.

Когда она снова открыла их, воздух был другим. В комнате пахло старой мебелью, тяжёлым деревом, еле уловимым ароматом пыли. Свет из окна пробивался сквозь тяжёлые занавески, отбрасывая на пол знакомые тени.

Лия знала, где она. Она вернулась в восемьдесят пятый год.

Глава 9

Она проснулась от слабого шума за окном. Где—то вдалеке, за тонкими стенами общежития, кто—то негромко разговаривал, хлопала дверь, поскрипывал пол под чужими шагами. Тусклый свет пробивался сквозь занавески, мягко расцвечивая комнату в приглушённые золотистые оттенки.

Она открыла глаза и на мгновение почувствовала себя потерянной. В голове плавали обрывки воспоминаний – тени, голоса, неясные силуэты, словно