Пари - Александра Плен

Как же хорошо было, когда во дворце гостила бабушка. Она не давала никому и рта раскрыть. Но она уехала неделю назад, и теперь Николь придётся самой воспитывать фрейлин.

Бабушка долго присматривалась к Родану и сделала вывод: парень хорош, но почему-то вызывает неприятие. Николь пришлось рассказать о проклятии.

– Ясно, – задумчиво ответила она. – Тебе придётся научиться жить с этим, девочка. – А потом дала совет: – Попробуй при разговоре не смотреть мужу в лицо. Вдруг получится.

Совет оказался удачным. Вчера они смогли даже немного поговорить. А вечером в голову Николь пришла идея – как она надеялась, удачная: а что, если в очередной его приход плотно завязать себе глаза, а ещё лучше – создать полную темноту в спальне, тогда и зажмуриваться будет не нужно? Плюс темнота не даст мужу видеть её лицо, значит, можно надеяться, что и её сила не сработает.

– Погаси свечи, – попросила Николь, когда Родан вошёл в комнату.

Тяжёлые бархатные портьеры она заранее наглухо сдвинула сама.

Родан молча послушался. В комнате наступила полная темнота. Николь не видела даже руку, вытянутую перед носом, не то что мужа, ещё мгновенье назад стоящего посреди комнаты. Вокруг сплошной непроглядный мрак, где теряются очертания и кажется, будто сами стены перестают существовать.

Тихий шорох, скрип кровати, прогнувшийся матрас с одной стороны, ветерок, достигший кожи, – то ли от дыхания, то ли от распахнувшегося халата.

Николь вдруг подумала, что ошиблась с просьбой. Сейчас в чернильной темноте исчезли границы. Все чувства обострились, пульс ускорился, каждая мышца напряглась в ожидании прикосновения.

Он был рядом. Невидимый, пугающий, до странности волнующий мужчина. Она ощущала его присутствие всей кожей – крупное, сильное тело, руку, упирающуюся в постель, запах чего-то лёгкого, цитрусового – наверное, так пахнет мыло в королевской купальне. Он молчал. Он и раньше был не слишком разговорчив, а сейчас неосознанно принял предложенные ею правила.

Лишь его дыхание стало прерывистым и тяжёлым.

Пальцы неуверенно тронули лодыжку, словно отыскивая девушку на необъятной кровати. Ладонь погладила колено, легонько провела по внешней стороне бёдер и застыла на животе, согревая. Кожа Николь покрылась мурашками. Она замерла, затаилась в ожидании следующего прикосновения. Вся её суть напряглась – тревожно, сладко, мучительно остро. Хотелось выгнуться вслед за этой рукой, прижаться сильнее, вдавить её в себя.

А пальцы, словно живя своей жизнью, пустились в неспешное путешествие, исследуя тело, погружаясь в каждую впадинку, каждый изгиб. Николь едва дышала, не хотела спугнуть эту вязкую осторожную тишину. Она не имела ни малейшего представления, где, в каком именно месте, в какой миг эти пальцы окажутся в следующее мгновение, – казалось, что время замедляется, растягивается, а пространство между касаниями и её кожей наполняется ожиданием.

Вот они обвели контур скул, тронули ямку на шее, спустились к груди, сползли на живот, скользнули ниже, заставив Николь вздрогнуть от дрожи, прокатившейся по телу. Их движения были и осторожными, и уверенными одновременно.

Николь не заметила момента, когда к пальцам присоединились губы. К тому времени она была уже сплошным сгустком удовольствия.

В непроглядной тьме не осталось ничего, что могло бы остановить их, оттолкнуть, заставить не узнать друг друга. Безликие мужчина и женщина тонули в одном на двоих океане нежности. Их прикосновения стали языком, не требующим слов, молчание – музыкой, а темнота – мостом, их соединившим.

Родан и Николь проснулись одновременно. В комнате стоял полумрак. Утреннее яркое солнце настырно пробивалось сквозь узкую щель портьер, освещая спальню.

Супруги лежали, плотно обнявшись, словно и во сне не желая расставаться. Голова Николь находилась на плече Родана, а её руки обнимали его за талию. Девушка открыла глаза и уставилась в лицо мужа. Дёрнулась, сжалась, пытаясь закрыться, спрятаться, нырнуть под одеяло. В глазах отразилась паника.

Родан молча встал, надел халат и вышел за дверь.

Николь схватила подушку и со злостью запустила ею в стену. На глаза навернулись слёзы. Кого она ненавидит? Себя – за то, что всю ночь наслаждалась ласками безликого мужчины, или его – за то, что он превратил этого незнакомца в себя?

Превратил сказку в кошмар?

Глава 22

Родан ехал рысью в сторону восточной границы Беллира в окружении тысячи своих самых преданных воинов. Кто-то подумал бы, что это многовато для простой семейной встречи с отцом. Кто-то – не так хорошо знавший Грега Лотара Кровавого. Родан предвидел поединок, схватку: ему придётся что-то противопоставить отцу, возможно, пригрозить. А тот понимал лишь язык силы.

Каждый гвардеец был облачён в лёгкую кольчугу и вооружён двумя мушкетами и саблей. Ситуация на границе становилась всё более напряжённой: последние дни принесли тревожные новости о многочисленных нарушениях рубежей. Бывшие непобедимые отряды армии Лотара разбредались кто куда в поисках убежища в Беллире.

Настроение короля было мрачным. Он даже не попрощался с женой – отправил к ней секретаря с запиской. Поступил как трус, малодушно сбежав из дворца рано утром.

После той ночи он ни разу не встречался с Николь.

Бредил её губами, кожей, запахом, но держал себя в руках. Стоило только закрыть глаза, провалиться в темноту, и память сразу же оживала, погружая в сладкий сон. Она рядом, она его – всецело, безгранично, без остатка.

Можно было притвориться, что она хочет его, ждёт… что любит…

Родан не привык притворяться, даже перед собой.

Тот взрыв эмоций, который он пережил в её объятиях, так сильно был похож на счастье, что он испугался. Испугался за своё сердце. Оно разобьётся вдребезги, если Николь в следующий раз отвернётся. А она отвернётся обязательно, стоит лишь ей глянуть в его лицо. Как отвернулась утром, при свете солнца.

И он струсил. Загрузил себя работой, уехал на стройку, а потом и вовсе отправился на встречу с отцом.

Восточные рубежи были самыми слабыми в королевстве. Беллир и Тапойя не враждовали ранее, а сейчас, когда в ханство отправилась армия Лотара, смысл держать там сильные форты отпал сам собой. Крепости строили на севере, а на западе обходились небольшими острогами. На юге – море, оттуда неприятностей никогда не ждали. В Беллире и при прошлом короле был неплохой флот – и военный, и торговый.

На границе скапливались ослабленные и обескровленные отряды с многочисленными ранеными солдатами. Здоровые и крепкие начали разбредаться по стране, и Родан боялся, что впоследствии они соберутся в банды и начнут грабить коренных беллирцев. А этого допустить было никак нельзя.

Родан со своей небольшой армией обосновался у посёлка Кривой Ручей, на перекрёстке торговых путей из Беллира в Тапойю. Здесь нашли приют несколько тысяч уцелевших. Они дожидались своего короля, который всё никак не хотел оставлять ханство.

В ожидании прибытия отца Родан лично объехал ближайшие восточные гарнизоны. Он не только снабдил солдат новым вооружением, заметно подняв их боевой дух, но и провёл встречи с командирами. Особое внимание он уделил вопросу наблюдения за отрядами Лотара, строго-настрого запретив их выпускать из виду.

– Они не друзья нам, – предостерёг он военачальников, – и пока не враги. Но всё может измениться в любую минуту.

Лотар появился в Кривом Ручье лишь через две недели. С ним были его генералы и несколько сотен воинов – личная гвардия короля, отъявленные головорезы.

– Если бы ты прислал мне хотя бы свою тысячу, это уже бы переломило ход сражения! – он начал с обвинений.

Отец и сын встретились в центре гарнизонной площади, и их встречу наблюдали десятки нежелательных свидетелей. Рядом с Лотаром стояли два его побратима. Родан был знаком с ними с детства – генералы Окто и Март. Оба выглядели неважно: осунувшиеся, дочерна загоревшие и отощавшие. У Марта правая рука висела на перевязи.

– Не переломило бы, – ответил спокойно Родан. – Я предупреждал тебя об опасности пустыни, но ты, уверовав в свой исключительный, – он насмешливо выделил это слово, – военный талант, не обратил на мои слова никакого внимания.

На самом деле Родан лукавил: он лишь вскользь говорил отцу об опасности – и в те моменты, когда тот был не способен воспринимать