Пари - Александра Плен

Такова была и Николь – хрупкий цветок, нежный и застенчивый, но в то же время острый, как рапира, с несгибаемым характером и непоколебимой волей.

Он сходил с ума. Загружал себя работой, ездил на границу, встречался с дипломатами, купцами и преподавателями Академий. Но всё равно отсчитывал дни и часы, когда он сорвётся и даст себе разрешение прийти в спальню королеве ещё раз.

Желал и страшился её беременности. Боялся не того, что, забеременев, она закроет перед ним дверь. А того, что он выломает её и возьмёт Николь силой, несмотря на запрет.

Ещё через месяц из Тапойи прибыл гонец с письмом и новостями. Они были нерадостными. Отец впервые за долгие годы проиграл решающее сражение. Половина его армии осталась лежать на горячих песках, остальные – отступили. Множество раненых, взятых в плен, дезертиров. Что послужило этому? Непривычный климат, слишком жаркий для северных народов, плохая подготовка, незнание местности или просто численное превосходство противника? А может, то, что раньше в его армии был умный, осторожный советник – его старший сын, сутками просиживающий за картами, рассылавший шпионов в разные стороны и хорошо им приплачивающий за сведения?

А может, удача, столько лет сопровождающая Лотара, наконец дала сбой? Или кто-то могущественный, помогавший ему в стремительной гонке с севера на юг, отвернулся от него?

Родан отложил депешу и взял записку отца, адресованную лично ему. Развернул, принялся читать, как вдруг в кабинет вошла королева.

– Я слышала, что во дворец прибыл посыльный из Тапойи, – голос Николь был решительным. – Есть новости?

Она старалась не встречаться с Роданом взглядом, смотрела куда угодно – в окно за его спиной, на книги в книжном шкафу, на разложенные на столе бумаги, картины на стенах, только не ему в лицо.

Родан исподтишка наблюдал за королевой. Что должно было случиться, чтобы Николь сама искала с ним встречи? Её движения были нервными. Она сначала села в кресло, а потом вскочила и начала лихорадочно прохаживаться по кабинету, благо тот был достаточно просторным.

– Отец проиграл решающее сражение, – ответил спокойно Родан, – в письме, – он успел его прочитать по диагонали, – просит меня направиться в Тапойю с войском ему на помощь.

– Надеюсь, вы не собираетесь выполнять его просьбу? Зачем беллирцам погибать во имя Лотара?

– Вот что вас, значит, беспокоит… – улыбнулся Родан.

Николь небрежно отмахнулась, продолжая мерить шагами комнату.

– Вы не оставите меня одну, – продолжала она, словно и не слышала его слов. – Без наследника мои права на трон будут шаткими. Начнётся грызня за власть.

– Заранее хороните? А вдруг я вернусь с победой?

Николь остановилась и пристально уставилась на мужа. Родан с любопытством отметил, что она с трудом, но справилась с чувствами. На её лице не отражалось ничего – ни ненависти, ни презрения, ни страха. Только тревога. За него? За беллирцев? За своё положение?

– Не беспокойтесь, – хмыкнул Родан, – я не собираюсь никуда ехать. Ничего не имею против Тапойи. У них совершенно иная культура и обычаи. Их земля, а точнее пустыня, мне не нужна. Слишком большие территории, непригодные для жизни, удерживать их в повиновении будет непросто. Я говорил это отцу, но он, как всегда, поступает по-своему.

Губы Николь дрогнули в неуверенной улыбке. Она отвела взгляд и расслабилась. Плечи опустились, пальцы перестали теребить веер.

– Спасибо, – прошептала она с чувством.

– Не за что, – сухо ответил Родан. – Решение исходило из логики и здравого смысла. Вы никоим образом на него не повлияли. И если бы я захотел завоевать Тапойю, то и не остановили бы…

Короля злило то, что Николь на него не смотрит. Прячет глаза, отворачивается. Словно он прокажённый, словно урод или чудовище.

– Я приду сегодня вечером, – заставило сказать Родана то самое чудовище, живущее у него внутри.

На лицо Николь набежала тень.

– Буду ждать, – ответила королева и вышла из кабинета.

Родан обхватил голову руками, изо всех сил сжал виски и застонал. Они впервые разговаривали без оскорблений и упрёков. Николь пришла к нему сама, смотрела, пусть недолго, на него и почти не показывала неприятия. Зачем же он всё испортил?

«Потому что это иллюзия, самообман», – ответил себе Родан. Да, он хочет обмануться, хочет верить в то, что Николь сможет пересилить ненависть. Каждый раз, с надеждой ловя её взгляд, снова и снова натыкается на страх или холодную сдержанность. То, чего он так жаждет, не произойдёт никогда. Она никогда не примет его, не говоря уж о том, чтобы полюбить.

Божественная сила сильнее любых человеческих чувств. Пора это признать.

– Я люблю тебя, Ники, – прошептал Родан в пустоту кабинета.

Он никогда не скажет этого ей открыто и наяву. Не потому, что боится насмешек, боится выглядеть слабым или жалким, а потому, что не хочет взваливать на Николь подобный груз. Она добрая и хорошая девочка, его признание лишь сделает её ношу тяжелее.

Нужно было дочитать письмо, обдумать ответ, найти убедительные причины, чтобы даже Лотар согласился с ними, но король сидел за столом, смотрел в одну точку, сжимал кулаки в бессильной ярости и беззвучно, словно молитву, повторял: «Как же сильно я тебя люблю».

Эта боль останется с ним навечно. Ежесекундная агония, которую не унять, яд, отравляющий тело, незаживающая кровоточащая рана на месте сердца. И холод, который рано или поздно превратит его в кусок льда.

И тогда, может быть, оно перестанет болеть.

Их ночные встречи были однообразны до зубовного скрежета. Но сегодня Родан намеренно тянул время, проявляя чудеса выдержки: сводил бюджет, перебирал в памяти указы, вынесенные на голосование на ближайшем Совете. Делал что угодно, чтобы как можно дольше чувствовать её, быть в ней, дышать одним воздухом, смотреть ей в лицо.

И вдруг он почувствовал слабый ответ. Неожиданно Николь задрожала, мышцы влагалища сжались. «Один стон, один-единственный стон, – попросил Родан мысленно, – что угодно, любая реакция. Пожалуйста».

Николь плотно стиснула губы, не давая вырваться ни звуку, но король услышал. В глубине её тела зародился жалобный писк, как у котёнка.

Родан увидел, как в уголках глаз набухли слезинки. Николь плакала. От первого в её жизни удовольствия. Беззвучно, не разжимая рта и глаз. Он хотел слизать эти слёзы языком, хотел обнять её, прижать к груди, окутать нежностью. Но понимал, что это лишь непроизвольная реакция женского тела в ответ на его старания.

– Заканчивай и уходи, – выдавила девушка сипло.

Некоторое время он нависал над ней, а потом, оттолкнувшись от матраса, встал и отстранился.

– Спасибо, было мило, – произнёс Родан ровно, запахивая халат.

Она так и не поняла, что он не получил своего удовольствия. Но так даже лучше. Значит, сегодня она гарантированно не понесёт, и у него будет причина прийти ещё раз. И ещё.

– Ненавижу тебя…

Николь смотрела на мужа, сузив глаза, яростная, раскрасневшаяся, едва удерживающая себя на месте, чтобы не броситься к нему и не расцарапать лицо. Она даже не заметила, как перешла на «ты». Её ненависть была и болезненной, и сладкой. Щипала язык, как острая приправа к мясу. Жгучая, огненная. И одновременно желанная, придающая вкус.

Родан был счастлив. Больным, извращённым чувством. Счастлив, что она его жена, пусть и насильно. Что их кровати отделяет только тонкая стенка. Что ночью может прийти и послушать её дыхание, посмотреть, как она спит. Счастлив, что смог доставить ей удовольствие, несмотря на её неприятие. Счастлив, что имеет право хотя бы на такие вот ласки.

И вдруг понял, что превращается в отца. И скоро начнёт любить её ненависть, упиваться ею. И кончит так же, как и отец, насилуя свою жену. Ему стало противно до тошноты. Нет, лучше смерть, чем такое будущее.

⁂

–  Я победил! – воскликнул Яр, радостно потирая руки.

–  Ещё нет, – буркнула Лю, – твоя особь не подтвердила.