Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

Умоляю, придите хоть на один час, хоть на одну минуту: вы должны выслушать те нежные речи, которые высказываются в поцелуе.

– Тсс! – вскрикнула госпожа Трамон, вырывая письмо из рук мисс Рамсон. – Я не хочу, чтоб о нас говорили как о сумасшедших. Это письмо, вероятно, шутка. – Все лица, веселые до сих пор, сделались серьезными. Впереди всех стоял Деламар. – Если только, – продолжала госпожа Трамон, ветреная, как самая молоденькая девушка, – если только никто не заявит своих прав на это мастерское излияние страсти. – Она видела, что письмо было без подписи. – Ну-с, чье письмо и кому оно назначалось?

Все в один голос закричали, что никто из них не получает подобных записок.

После тишины поднялся такой шум, что бывшие во второй комнате перешли в первую.

– Неслыханная вещь! – сказал Деламар Жанне. – Кажется, одна из этих девиц потеряла присланное ей письмо, которое оказалось формальным ее обвинением.

– Да, да, – подтвердила госпожа Трамон, обращаясь к Жанне, – я вижу, что сделала глупость, допустив чтение этого письма, ибо завтра же репортеры огласят соблазнительную историю: некая девица, имеющая поклонника, ездила к нему несколько раз. – Жанна молчала. – Ну, моя дорогая, у вас отличное зрение – скажите мне, кто из девиц имеет поклонника: я отошлю ее домой.

– Признаюсь, – сказала Жанна, – я не вижу, против кого могла бы служить уликой эта записка.

– Ну так прочитайте ее сами.

И госпожа Трамон поднесла письмо Марциала к глазам Жанны.

– Вот обвинительный акт, – сказал помощник прокурора своей невесте.

Увидев почерк Марциала, Жанна потеряла власть над собой и почти в обмороке упала на руки госпожи Трамон.

В эту минуту вошел Марциал.

– Что случилось? – спросил он у госпожи Трамон.

– Разве вы не знаете, что нашли записку, которая взволновала всех? Вот она.

Марциал сохранил присутствие духа и громко рассмеялся.

– А, отличная история! – вскричал он. – Я знаю этот почерк.

Глава 18. Канун свадьбы

Обморок Жанны продолжался семь или восемь секунд. Хотя уже с некоторого времени отчаяние овладело ее душой, однако у нее достало сил подавить волнение, правда, любовь повергла ее почти в безумие, но чувство долга к матери и самой себе одержало верх. Открыв глаза, она прежде всего увидела Бриансона, который в волнении прятал свое письмо.

Бледность Марциала поразила ее.

– Он любит меня! – прошептала Жанна.

Их взгляды встретились с выражением бесконечной любви. Жанна прижала руку к сердцу и отвернулась, обмахиваясь веером.

Марциал готов был подойти к ней, когда приблизился Деламар.

– Вы нездоровы? – спросил Жанну молодой помощник прокурора.

– Не знаю, что такое со мной делается, – ответила она, – пойдем в оранжерею вздохнуть на свободе, здесь душно.

Она взяла его руку. И более, чем когда-нибудь, поняла, что этот человек никогда не может стать ее мужем, потому что при одном прикосновении руки к платью жениха почувствовала отвращение.

«И, однако, он честный человек, – думала Жанна, – он обладает всеми качествами, которые я желала бы найти в Марциале».

В оранжерее Деламар рассыпался в тонких любезностях и нежных словах, которые раздражали Жанну, вместо того чтобы успокоить. Есть еще люди, воображающие, будто сантиментами можно победить женщин. Но, как говорил Стендаль, для страждущего сердца гораздо лучше рюмка шампанского, чем целый графин оржада.

– Я вижу, – закончил излияния Деламар, истощив все свое красноречие, – вам будет скучно здесь; теперь более одиннадцати часов, не желаете ли ехать домой?

– Да, предупредите маман и проводите нас.

Через пять минут графиня д’Армальяк и будущие супруги сидели в карете, нанятой Деламаром нарочно для этого случая. Деламар много говорил о приготовлениях к свадьбе: все было готово как у мэра, так и в церкви. В четверг предполагалось совершить гражданский брак; в пятницу назначался семейный завтрак, в субботу – церковное бракосочетание в церкви Святого Августина.

Жанна так равнодушно слушала рассказ о всех этих приготовлениях, как будто не она была невестой; поэтому прения шли только между ее матерью и женихом, она же все находила отличным.

Когда карета остановилась у дверей графини д’Армальяк, молодой помощник прокурора протянул руки, чтоб помочь Жанне выйти из экипажа; но она, как птица, порхнула мимо.

Он схватил ее руку.

– О, Жанна, вы не всегда будете гнать меня. – Последовал нежный поцелуй и пожатие руки матери. – До завтра и навсегда!

«Никогда!» – подумала Жанна.

Ей представилось, что если завтра приедет Деламар, чтобы вместе с ней ехать к мэру, то вместо жены найдет покойницу.

Оставшись одна в своей комнате, она написала Деламару следующее письмо:

Вы честный человек, и я решаюсь открыть вам свое сердце. Я думала, что полюблю вас, но вот уже канун свадьбы, а я питаю к вам только глубокое уважение. Любовь не пришла, а я из числа тех, которые мечтают о любви в браке.

Бог свидетель, что не по недостатку доброй воли я не полюбила вас. Я старалась пробудить к вам чувство в своем сердце – старания мои не увенчались успехом, и мы обязаны отказаться от брачных уз, которые были бы несчастьем для нас обоих.

Я правдива и не могу играть комедию. Изберите себе жену, которая будет вам предана душой и телом. Приглашения разосланы только самым близким друзьям; повидайтесь с ними завтра и объясните отказ чем угодно, например моей неизлечимой болезнью. Как знать! Быть может, придется разослать приглашения на похороны.

Прощайте; что бы ни случилось, не вспоминайте обо мне с негодованием.

Жанна д’Армальяк

Закончив, Жанна позвала горничную, которая ждала ее в уборной.

– Слушайте, Эмма, это письмо должно быть у Деламара завтра в семь часов утра. Ни слова моей матери! Не говорите ей также о том, что я уйду теперь; принесите поскорее мое черное платье.

Когда платье было принесено, Жанна, взглянув на него, подумала:

– Отчего же не отправиться мне в подвенечном?

И она надела белое платье.

На ее лице явилось странное выражение. Она закуталась в шубу и вышла, не оглядываясь, но мысленно посылая поцелуй матери.

– Так вот оно что! – проворчала горничная. – Барышня опять принимается за свои глупости.

Жанна вернулась, едва достигла лестницы.

– Я позабыла, – сказала она, открыла письменный стол и вынула три или четыре жемчужины.

– Странно, – проворчала горничная, когда ушла Жанна, – меня разбирает охота доложить обо всем графине. – И через секунду прибавила: – Нет, уж лучше не докладывать: так и клонит ко сну.

Глава 19. И, однако, она была прекрасна

Куда отправилась Жанна?

Улица Цирка как магнит влекла ее к себе.

В половине