Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

– Что же, наконец, случилось? – спросила еще более ошеломленная графиня.

Жанна не имела ни сил, ни мужества отвечать.

– Графиня, – сказал Марциал, подавляя свое волнение – я хотел у вас в доме объяснить все, о чем буду говорить теперь.

– Говорите.

– Ваша дочь страшилась брака с Деламаром. Она хотела исполнить вашу волю, но это было выше ее сил. Ей казалось, что она любит меня, и потому-то она решилась прийти сюда. Она романтична, как все молодые девушки, и хотела лишь наказать себя за любовь ко мне, а меня за то, что я ее не любил, по крайней мере, думала так. Она вошла сюда во время моего отсутствия, легла, приняла яд и поразила себя кинжалом. Не роман ли это?

Марциал хотел продолжать, но графиня уже перестала его слушать, а приподняла дочь, раскрыла ей грудь и блуждающим взглядом смотрела на почерневшую рану.

– Жанна! Жанна! Моя дорогая Жанна, скажи мне, что ты не умрешь?

– Нет, не умру, потому что господин Бриансон спас меня вопреки моему желанию.

Мать бросила на Марциала взгляд, наполовину свирепый, наполовину ласковый.

– Представьте себе мое удивление, – продолжал он, – когда я, возвратясь домой, нашел вашу дочь в обмороке, бледную как смерть, раненную в грудь. Не приди я, она умерла бы. Я даже счел ее мертвой и хотел убить себя, но в эту минуту позвонили. Вошел доктор, призванный моим грумом. С первого взгляда он объявил, что рана от кинжала не смертельна, но, осмотрев тщательнее, прибавил, что ваша дочь отравилась. Какое нужно противоядие? «Она не умерла, – сказал доктор, заметив биение ее сердца, – но проживет ли она столько времени, чтоб мы успели дать противоядие?» Я открыл окно, доктор давал больной нюхать спирт. Ее глаза были открыты, но не видели ничего, вдруг она вздохнула и прошептала: «Маман! Я отдала бы все на свете, чтобы вы были здесь в эту минуту». Доктор отверг мое предложение послать за вами, ибо находил вредным для больной всякое волнение. Что же сказать дальше? Ваша дочь очнулась, вот этим распятием я на коленях заклинал ее жить, и она согласилась принять противоядие.

Графиня с горячей молитвой поцеловала распятие, потом опять обняла дочь.

– Бедная сумасшедшая! – сказала она, радуясь тому, что нашла Жанну, и скорбя о том, что та находится у Бриансона. – Что скажут о тебе?

– Графиня, – сказал Бриансон, взяв одновременно руки матери и дочери, – имею честь просить у вас руки вашей дочери, Жанны д’Армальяк.

Природная гордость вспыхнула в молодой девушке.

– Нет, – сказала она, вырывая свою руку, – вы обвините меня в подготовке этой комедии с целью навязаться вам в жены.

– В таком случае зачем же ты сюда пришла? – спросила мать.

– Затем, чтобы не выходить замуж за Деламара. Я хотела умереть, теперь же буду жить для Бога. Вернусь домой и, оправившись от болезни, вступлю в монастырь кармелиток, где меня ждет моя подруга Бланка.

– Ты с ума сошла, – сказала графиня с неудовольствием, – у меня нет никого, кроме тебя, а ты хочешь покинуть меня.

– Так судил рок, – отвечала молодая девушка, – ради Бога, маман, одень меня и перевези домой.

– Вы хорошо знаете, что это невозможно, – сказал Марциал, – я уже спрашивал доктора, когда можно будет отправить вас домой, и он отвечал, что вам необходимо два дня безусловного спокойствия. Вот почему я не повез вас к графине, а пригласил ее сюда.

– Наверное, слова доктора справедливы, но я чувствую, что у меня достанет сил доехать домой.

Жанна попробовала встать, но почти тотчас упала и лишилась чувств, ослабев от волнения, а также от яда и раны.

– Боже мой! Боже мой! – запричитала графиня д’Армальяк, не зная, что делать. – Дочь моя умерла. Боже, Боже мой! Не призывай к себе моей дочери!

Хотя Бриансон не отличался нежностью, однако выронил две слезы. Отказ Жанны глубоко поразил его, он ясно сознавал, что оскорбленная гордость молодой девушки воспрещала ей иметь супругом человека, который изменил ей, как изменяют любовнице.

Теперь, когда Жанна отвергла его, Марциал почувствовал, что полюбит ее всей душой, если только она останется в живых, ибо доктор еще не ручался за раненую, особенно если не оградят ее от сильных ощущений.

– Поклянитесь, – сказала мать Бриансону, – что ни одна живая душа не узнает о пребывании моей дочери у вас.

– Клянусь, – отвечал Бриансон, – потому что я скрыл ее имя как от прислуги, так и от доктора.

– Позвольте же мне остаться наедине с дочерью до той минуты, когда она будет в состоянии вернуться домой, не подвергая свою жизнь опасности.

Жанна пришла в себя, Марциал стал перед ней на колени и почтительно поцеловал ее руку, потом поклонился графине и вышел из комнаты.

Он бессознательно побрел к Елисейским полям, как будто хотел случайно напасть на добрый совет. С ним встретился приятель, который увел его в клуб, где Марциал сел играть.

– Ты счастлив, – сказали ему товарищи по игре, – тебе так и везет.

– Я будто выигрываю? – Он вопросительно взглянул, точно с луны свалился.

К обеду Марциал вернулся домой и просил позволения взглянуть на Жанну, но графиня велела ему сказать, что умоляет его отказаться на этот день от своего желания.

Марциал повиновался и ушел обедать в Английскую кофейню. Едва он сел за стол, как рядом с ним уселась Маргарита Омон.

– Ну, что делается у тебя дома? – спросила она.

– У меня теперь нет дома, – отвечал он.

Он рассказал Маргарите, что предоставил свое помещение в полное распоряжение матери раненой девушки.

– Тем лучше, – заметила Маргарита, – ты отправишься ко мне. После всего случившегося для меня невыносим один вид твоей квартиры.

Марциал вторично взял с Маргариты обещание никому не рассказывать об этом трагическом происшествии.

– Я буду молчать, но скажи мне имя этой сумасшедшей.

Бриансон отвечал, что раненая – американка по имени Мередит.

– Будь покоен, это такое имя, которого я никогда не запомню.

Маргарита Омон обедала с Марциалом и без умолку болтала до тех пор о сумасшествии американки, пока, наконец, он не приказал ей замолчать – ему постоянно мерещилась умирающая Жанна; по силе своего отчаяния Марциал судил о глубине своей любви к ней.

Маргарита озлилась и в припадке гнева принялась трунить над добродетелью светских девушек, которые за патентом на нее отправляются в полночь к своим любовникам. Марциал рассердился не на шутку, встал, бросил салфетку на стол и ушел.

– Иди, иди! – кричала вслед ему Маргарита. – Полюбуйся на нее.

Очутившись на бульваре, Марциал спрашивал себя, хорошо ли поступил он, разорвав связь с Маргаритой в