Поцелуй чернокнижника - Тиффани Робертс

пересекла паркет и принялась открывать шторы одну за другой. С каждым окном в зал вливалось все больше солнечного света — вскоре все помещение заиграло золотистыми бликами. Солнечные лучи падали на кристаллы люстр, отбрасывая бесчисленные крошечные разноцветные блики на полированное дерево пола, стен и потолка.

Адалин тихо напевала, двигаясь по комнате, иногда прогуливаясь, иногда пританцовывая.

Я должна научить Дэнни танцевать.

Даже если это был конец света, даже если это не было практическим навыком, не было причин не учить его. Людям все равно нужно было время от времени получать удовольствие. Люди по-прежнему нуждались в небольших, кратковременных средствах бегства от стрессов этого нового мира.

Добравшись до сцены, она взобралась наверх и села на скамейку у пианино. Крышка клавиатуры была поднята. Она провела кончиками пальцев по клавишам, слишком легко, чтобы издать какой-либо звук, и ее охватило необъяснимое чувство грусти.

Нет, никакой грусти. Я же живу, разве нет?

Она нажала на несколько клавиш.

Звук получился чистым, мощным и идеально строящим.

— Что?

Пораженная, Адалин протянула другую руку к клавишам и сыграла несколько тактов из «Река течет в тебе». Хотя пальцы казались одеревеневшими и неуклюжими после такого долгого перерыва, музыка лилась легко, а ноты звучали четко и безупречно.

Меррик. Он сделал это. Ради нее?

Она была переполнена волнением, и слезы радости навернулись на ее глаза. Она сложила руки вместе и поднесла их к груди, напряженной от переполняющих эмоций. Прошли месяцы с тех пор, как она в последний раз играла, и только сейчас она осознала, как сильно ей этого не хватало, какую огромную пустоту оставило внутри отсутствие музыки. Музыка — особенно фортепианная — была сердцем ее жизни с того самого дня, когда отец впервые сыграл для нее «Лунную сонату».

И вот теперь, когда у нее еще оставалось немного времени вернуть это…

Это было невероятно, словами не передать.

Не в силах больше выносить тишину, Адалин развела руки, вытянула пальцы, положила их на клавиши и заиграла — начиная с «Река течет в тебе»11 и переходя к «Лунной сонате». Закончив, она сразу же начала следующую мелодию, затем еще одну и еще, улыбаясь, пока музыка наполняла комнату. Неважно, что пальцы ныли — они нуждались в этом так же сильно, как и она.

Пока она играла, солнце двигалось по небу, смещая радужные блики, отбрасываемые хрустальными подвесками люстр.

Она сделала паузу, пальцы зависли над клавишами, после того как закончила «Твою песню»12 Элтона Джона. В голове звучали слова песни, и мысли ее обратились к другой мелодии — той, которую она никогда раньше не играла, но которую знала так же хорошо. Она никогда не слышала ее — песня жила в ее сердце с тех пор, как она попала в этот дом. И она звучала яснее всего, когда рядом был Меррик.

Закрыв глаза, Адалин снова опустила пальцы и позволила инстинкту взять верх. Мелодия далась ей так же естественно, как дыхание. Ее пальцы скользили по клавишам, пока завораживающая, но прекрасная песня обретала форму, обвивая ее, словно физическое присутствие.

***

Меррик и Дэнни отнесли свой урожай — две корзины, наполненные продуктами, — на кухню через заднюю дверь и разложили его на полу вдоль стены. За сегодня и вчера они собрали гораздо больше, чем могли бы съесть втроем до того, как все испортится, но Меррик решил использовать это как возможность научить Адалин и Даниэля процессу консервирования. Лето быстро подходило к концу, настало время пополнить долгосрочные запасы в рамках подготовки к зиме.

— Думаешь, Адди все еще злится на нас? — спросил Дэнни, отряхивая руки от грязи, налипшей на них.

Меррик нахмурился, увидев комочки грязи, упавшие на пол перед мальчиком, но беспорядок вызывал меньше беспокойства, чем то, как они с Даниэлем обращались с Адалин ранее. Она всего лишь хотела внести свой вклад, но Меррик и Дэнни отослали ее, не слушая протестов, объединенные заботой о ее здоровье.

Когда Адалин, даже не пытаясь скрыть свой гнев, ушла в дом, Меррик вспомнил их вчерашний разговор. Его беспокойство не давало ему права диктовать ей, что делать, и независимо от того, насколько глубоко он чувствовал, что она принадлежит ему, она не была связана его волей. Только Адалин знала свои пределы.

Но Меррик не мог избавиться от воспоминаний о ее последнем эпизоде, и это укрепило его решимость. Он не мог отрицать возможность того, что именно ее перенапряжение, а не недостаток его магии, привело к новому, более сильному приступу. Даже если сердце подсказывало иное, малейший риск был недопустим.

— Думаю, нет. По крайней мере, уже не так сильно, — ответил Меррик. — Ты знаешь ее лучше, чем я, что ты думаешь?

Дэнни пожал плечами и засунул руки в карманы.

— Не знаю. На самом деле, Адди не так уж часто злится. Я думаю, она скрывает многое из того, что на самом деле чувствует, с момента Раскола, но…

— Но ты все равно видишь грусть в ее глазах, — тихо сказал Меррик. Комок сожаления сжал его грудь и медленно опустился в самое нутро.

— Да, — Дэнни опустил взгляд и рассеянно поковырял носком ботинка грязь, которую смахнул на пол. — Но ты же можешь ее вылечить, да, Меррик?

Когда мальчик поднял взгляд, в его глазах, блестевших от непролитых слез, была такая печаль, такая надежда, такое отчаяние, и Меррик почувствовал, что раздавлен тяжестью этого вопроса.

Хотя Меррик не был человеком, он понимал демонстрируемые им грубые эмоции. Даже спустя тысячу лет он помнил, каково это — быть юным, беспомощным и отчаянно цепляться за последнего любящего тебя человека, за последнюю семью. Когда-то он был таким мальчиком, но, в конце концов, никого не было рядом, чтобы утешить его, позаботиться о нем.

Не раздумывая, Меррик заключил мальчика в объятия.

— Я найду способ, Даниэль. Мы не потеряем ее.

Дэнни прижался к нему на несколько секунд, его объятия были настолько крепкими, что причиняли боль.

Мысль о потере Адалин наполнила Меррика отчаянием, печалью и бессильной яростью.

Как она успела стать для него такой значимой? Восемь дней ничего не значили в жизни, состоящей из сотен тысяч. И все же связь между ними была настолько сильной, что казалась почти осязаемой. Он ощущал это постоянно, осознавал это каждое мгновение с тех пор, как впервые почувствовал это. Никто, ни смертный, ни кто-либо другой, не должен был увлечь его так быстро и полностью.

Он знал, что ее уход оставит огромную рану в его сердце — рану, которая никогда не заживет.

Даже Дэнни