Последняя роза Дивеллона - Вера Платонова

Глава Двадцать шестая. Весна наступила

То, что с восполняющим силы средством я переусердствовала, стало очевидно спустя несколько дней. Айволин преисполнился деятельной энергии, которая вопреки моим ожиданиям направилась вовсе не на борьбу с излауморской некроманткой и ее войском, а на… меня.

Признаюсь, иной раз я подумывала попросить у Борха ключ от потайных комнат и укрыться от внимания своей драгоценной половины там, но лишний раз обращаться к Килиану желания не было. Тем более, что сам он лишний раз старался не попадаться мне на глаза. Однако вскоре Айв отправил своего лучшего друга по поручению, цель которого от меня скрыл. Деценна, объявившая себя его нареченной, покинула Излаумор вместе с Борхом. И огромная связка излауморских ключей теперь бренчала на собственном поясе Айва, а на ночь она со звоном тяжело ложилась на наш прикроватный столик. Поэтому незаметно снять и прибрать в кармашек маленький серебряный ключик мне не составило труда.

Муж не желал со мной расставаться ни на секунду, и я, порой решив отсидеться в уединении и немного отдохнуть от него, то и дело слышала доносящееся из коридоров: “А где же моя супруга?”.

Не исключаю, что состав зелья, безусловно эффективного, был весьма близок к возбуждающему любовный интерес. А еще на Айволина произвело большое впечатление то, что я, имея возможность остаться в любимой Долине под крылом отца, в одиночку пустилась в дорогу к Излаумору, ради того, чтобы доставить целебные снадобья! Молодая жена не испугалась ни аторхов, ни волков, ни разбойников, ни самой смерти, чтобы спасти его.

Чем бы то ни было вызвано, но он то и дело касался меня, нисколько не смущаясь взглядов подданных и челяди, мог мимоходом поцеловать в губы, в нос, в висок, куда придется, и дальше продолжать заниматься своими делами. Это казалось мне весьма странным и непривычным.

Но даже поцелуи и прикосновения были не столь страшны, как это ужасное, невыносимое, нестерпимое и совершенно возмутительное щекотание! Оно длилось бесконечно, пока я, заливаясь одновременно невольным хохотом и слезами ужаса, не пригрозила мужу, что сыщу себе аторха и перемещусь на Другой конец света, где он меня не достанет со своей щекоткой.

В Долине проявления нежности были чем-то интимным и глубоко личным, тем более для меня, ведь матери я лишилась в раннем детстве, а сестер – и вовсе до своего рождения, Вереск особой нежностью не отличалась, а отец, изредка мог обнять и чмокнуть в лоб или макушку. Поэтому познать радости даже от невинных прикосновений и объятий близких людей мне было не дано. Я жила, словно в незримом коконе, с чувством, что мое тело принадлежит только мне, и никто его больше не может касаться. Да и зачем это нужно?

Айв чувствовал во мне эти внутренние оковы и, когда Излаумор затихал и гасил огни на ночной сон, а мы оставались наедине в своей супружеской спальне, терпеливо приучал к ласке и телесной любви, упрямо преодолевая мою стыдливость и страхи перед этой стороной жизни. И я по собственному желанию была с ним и теплым воском, и сладким мёдом, как когда-то пророчила мне бабка.

И если утром после подобных ночей мне требовалось понежиться подольше в постели, то он же быстро поднимался и уходил, оставляя гулкое эхо своих шагов в коридорах Твердыни, раздавая указания, проверяя сделанное, восстанавливая силу и ловкость в учебных залах в тренировочных боях со своими лучшими воинами.

– Ты даешь мне силу, Иммериль, – говорил он мне ранним утром, перед тем как покинуть покои. – Ты сама – истинное ведовское зелье.

– Тиульбы не любят ведьмоватых, – отвечала я, грустно вздыхая от того, как быстро настало утро. А иногда еще и тело ломило так, словно по нему и впрямь проходились палкой.

– Тебе должно быть достаточно меня, а не всех тиульбов, или мало?

Мне было достаточно.

Но одно непримиримое противоречие стояло между нами. Он не хотел обсуждать со мной ничего связанного с аторхами и угрозой нашему миру: Айволин замалчивал, менял тему или отшучивался. Но шила в мешке не утаишь! У меня были глаза и уши, и это не считая ловкой горничной и преданной Флоры, было очевидно: король готовится к большой войне и собирает свое войско.

Сугробы за окнами понемногу сменились грязью и лужами, жизнь шла своим чередом. Айволин погрузился с головой в свои дела. Я от безделья взялась за обустройство проклятого садика, задавшись целью превратить его в место душевного отдыха и созерцания в духе садов Дивеллона. Для этого я заказала из Долины рисунки баллюстрад, колонн и беседок, что находились у нас, и сыскала тиульбских мастеров, которые могли воспроизвести подобную работу, чуть менее тонко, чем то, что находилось в садах, но ведь и там уже старинных искусников не осталось.

Благодаря Флоре я узнала, что Борх, Ворон и Риульба были отправлены в разные концы Тиульбы, полагаю, для того, чтобы пополнять воинские ряды всеми, кто мог держать оружие в руках. Даррох, расстроенный поражением на любовном поприще и тем, что демарфийская воительница не дала ему даже и сотой доли шанса на свою благосклонность, командовал тренировочными площадками Излаумора, и с утра до вечера на всю Твердыню разносился его недовольный голос: “Фтали ровнее, макуфки вытянули! Не воины, а фобаки футулые!”.

Воинственность была у тиульбов в крови, но грядущая битва не сулила ни богатых трофеев, ни новых земель, а гибель от скверной руки нежити не делала чести. Как верно заметила Флора, простые тиульбы еще не видели аторхов у своих домов, и то, что им приходилось оставлять свои семьи, чтобы отправляться на верную смерть, не добавляло Айволину народной любви.

При этом упрямец знал, что с моей помощью можно было обойтись без всего этого. Нужно было лишь придумать верный план. Но лишь только Айволин слышал от меня про аторхов, как приходил в страшное раздражение.

Однажды вечером, когда он, уставший от хлопотного дня, с шумным выдохом снял сапоги и по своему обыкновению сел на невысокую тахту, вытянув уставшие ноги, я выглянула за дверь и подала Ветке условный знак.

Спустя четверть шааза в комнате рядом с тахтой уже стоял таз с горячей водой. Я добавила в нее настойку душистых трав, его любимое мыло и опустилась на колени рядом. Айволин с интересом наблюдал за моими действиями, но сохранял молчание. Он блаженно охнул, когда я, смиренно склонившись, опустила его стопы в воду и стала медленно омывать их, после чего промокнула каждую ногу пушистым