Последняя роза Дивеллона - Вера Платонова

Владыка Иммерион поблагодарил его наклоном головы и принялся листать пожелтевшие страницы. Я заглядывала отцу через плечо, приблизительно понимая ход его мыслей: страницы хранили в себе зарисовки старинных орнаментов. Древних ведовских узоров.

Вдруг, отец остановил палец на одном из них и закивал головой, прикрыв глаза.

– Кузнецом был. Уважаемым человеком. Такую последовательность знаков носили лишь признанные мастера. А ты… Желтоглазик!

Мы посмотрели друг другу в глаза с ужасом. Я ведь догадывалась, еще тогда, когда увидела подобный рисунок на обивке своего ларца, я ведь в глубине души все поняла, но страшилась признать.

Святые предки-веды, значит ли то, что всякий раз, как я мысленно к вам обращалась, то просила о помощи уже… аторхов?

С другой стороны это объясняло некоторые вещи. Например то, что аторхи преследовали меня, но не убивали. Они тянулись ко мне, чувствуя своего истинного потомка. С течением времени светлые веды вырождались, сменяясь обыкновенными людьми, и линия правителей Дивеллона была последней, в представителях которой сохранилась хотя бы малая часть ведовского.

Как предположил отец, благодатный дух отчасти мог сохраниться в аторхах и вел ко мне, как мотыльков к огню свечи, перемещал в пространстве небольшие группы. Однако действовало это лишь тогда, когда я не была в пределах Долины или тиульбской крепости. Все началось, стоило лишь мне покинуть Дивеллон. Последний же отряд аторхов возник у ворот Твердыни спустя некоторое время после моего похищения Фелленом и нахождения в Ингве.

– Это чудовищно! – задыхаясь от негодования воскликнула я. – Как посмели извратить, вывернуть, очернить и осквернить самое святое, что у нас есть? И почему? Какой нужно быть тварью, чтобы посягнуть на покой наших предков?

– Столетиями веды уходили на вечный сон, влекомые благодатными духами в Колыбель, что находится на Той стороне мира. И оставались там, нетронутые разложением в полном смысле этого слова, – грустно произнес отец то, что мне было уже известно. – Если принимать во внимание лишь сухие факты, это самое большое захоронение, существующее в мире. Скверная магия потревожила их, изуродовала и заставила служить отвратительным целям своего повелителя.

– Повелительницы, – поправила я его. – Это Эллин, я уверена, и она их чем-то окуривает и произносит заклинания. И я убью ее. Дай мне кинжал, яд, что угодно. Я попрошу …эээ… (язык не поворачивался назвать своего святого предка Желтоглазиком) его попрошу вернуть меня туда. И убью эту мерзкую чернокнижницу!

– А вот этого не нужно, – сказал мне отец. – Твои путешествия в пространстве вовсе ни к чему. Куда собралась? В логово убийцы, не гнушающейся ничем? Пока ты обедала, я распорядился перевести твоего друга в иное место.

– Куда?

– Пытать будешь, не скажу, – строго заявил он.

На этом разговор наш к моему негодованию был окончен, и меня отправили спать. Я полагала, что после столь волнующего разговора не смогу сомкнуть глаз, но только лишь голова коснулась подушки, как мгновенно забылась в глубоком сне без видений. Запахи родного дома баюкали меня и настоятельно велели оставаться в своей постели целую вечность, забыв об аторхах, принцессе-некромантке Эллин, неведомом враге, что притаился в Излауморе… И лишь быстрой тенью мелькнуло ощущение, как горячие и сильные руки обнимают меня, пока я сплю. Что же происходит там, в Излауморе? Обнаружили ли мою пропажу? Нужно привезти зелий.

В итоге к ночи я уже совершенно выспалась и еле дождалась утра, чтобы встретиться с отцом за утренним приемом пищи и просить снарядить меня в Тиульбу.

– Ни за что! – проворчал он. – Я отправил письмо своему дорогому зятю в Излаумор. Пусть присылает за тобой всю свою армию и является лично за своей женой, и пряди волос которой он недостоин. Только так и никак иначе.

– Все не так, как кажется, – начала я мягко. – Айволин не так ужасен, как тебе представляется. И он сейчас, верно, не в состоянии пускаться в дорогу…

– Ну вот пусть и не спешит. Побудешь дома, разве это не чудесно?

За всю свою жизнь я не помнила, чтобы хоть раз мой отец изменил свое решение, даже если открывались обстоятельства, при которых оно выглядело менее выгодно, чем изначально. Мое благоговейное уважение к нему тут же пошатнулось, и вместо мудреца он стал мне представляться невозможным упрямцем.

– Ну что ж! Если моя зимняя карета на месте, тогда я после завтрака прогуляюсь по любимым местам!

– А я составлю тебе компанию, распоряжусь запрячь, – предложил отец, поглядывая на меня испытывающе.

– Буду счастлива, – горячо заверила я его, зная, что в последние годы он не любил поездок и лишь неспешно гулял по окрестностям Великого дома, разминая суставы.

– А хотя, в другой раз, – пошел он на попятную.

– Вереск там же, где и все? – спросила я у него, подразумевая, что хочу посетить могилу своей наставницы.

Отец кивнул и, поцеловав меня в лоб, спросил:

– Я же могу не ожидать от тебя глупостей?

Скрепя сердце, я кивнула. Он крепко обнял меня и еще раз поцеловал в волосы. Спрятав в кармане единственное кровезатворяющее зелье, что мне чудом удалось отыскать доступным в покоях дома (остальные хранились под семью замками в личном ведении отца), я заглянула ненадолго в наш сад, а затем отправилась во двор.

Мой легкий экипаж, запряженный замечательной и доселе мне незнакомой гнедой лошадкой, мчался, как птица. В который раз вспомнился тиульбский “курятник” на колесах! По утверждению Борха, безопасный. Своим же экипажем я правила самостоятельно. Краем глаза обнаружила, что, держась поодаль, за мной приглядывает пара конных дивеллонцев из небольшой отцовской личной охраны.

За храмом был надел освященной земли, служивший последним пристанищем нашего рода. Я остановилась у каждой из могил, возложив по небольшой веточке можжевельника, а на три из них – еще и по сиреневой розе из сада, но дольше задержалась у самой свежей.

– Приходи ко мне хоть иногда во снах, – попросила я Вереск, аккуратно укладывая ветку можжевельника. – Мне так нужно это… Можешь даже немного поворчать, я согласна.

И, вытерев скатившиеся слезы рукавами, вернулась к ожидавшей меня лошадке, чувствуя себя беглянкой и предательницей.

У резных дивеллонских столбов я оглянулась: никто меня не преследовал и не пытался остановить. Спустя пару шаазов пути мне пришлось наклониться, чтобы поднять выпавшие из рук от тряски по бездорожью поводья, и я обнаружила под своим сиденьем корзину, полную снеди и небольшую шкатулку. В шкатулке лежало три полных фиала и записка:

“Дорогая дочь! Я надеялся, что ты задержишься в Долине подольше. И, возможно, я потерял последний разум в свои