Последняя роза Дивеллона - Вера Платонова

Она вытерла слезы и прерывисто выдохнула.

– Я сама уйду, по своей воле. Как будто это мое решение.

Я с удивлением глядела на эту несчастную женщину, которая еще недавно пугала меня до дрожи в коленках, чуть не убила, ужасала и приводила в бешенство. И да, жалела ее, вопреки просьбе. Но самое главное, больше я ее не боялась.

За дверью послышались шум и возмущенный голос Борха.

Дверь распахнулась и на пороге возник он сам, злющий, а на фоне маячила испуганная Ветка.

– Что здесь происходит? – обвел он глазами комнату.

– Айна больше не под стражей, – сказала я ему и с важным видом прошествовала мимо. – Пойдем, Ветка.

Глава Двадцать вторая. Искушение и любопытство

Седьмой хвост Теволлены! Жизнь Килиана Борха, всегда прямая и понятная, вдруг дала трещину. Бей врага, когда есть опасность или приказ, лечи раны и набирайся сил, когда есть на то время и возможность. Женщины в его в жизни также имели место, но занимали строго отведенную им часть Борховой души, не мешая и не застилая глаза ненужными всплесками эмоций.

По этой причине он тайно лелеял в душе чувство превосходства над своим коронованным другом, который не мог обходиться без женского присутствия. Айна – самое долгое увлечение Айволина, когда-то вызывала у Борха приступы неприязни, едва не вогнавшие безвозвратно клин между друзьями. Его раздражала навязчивость Айны, ее жадность и попытка завладеть Дегорианом полностью и подчинить себе без остатка. Видимо, это же сгубило их чувства. Вольнолюбивый Айв устал от неуемной любовницы, устал, но из чувства привязанности и благодарности за несколько лет, что они были вместе, не прогонял и относился бережно и слишком мягко. Но то Айволин, он всегда был с женщинами чрезмерно мягок. Это было его уязвимым местом.

Но что стало с ним, с Борхом? Когда это началось? Килиан потер лоб, пытаясь ослабить внезапно навалившуюся головную боль, и вынул из-за пазухи письмо.

Некоторое время он смотрел на него, борясь с искушением открыть и прочесть.

Все началось с золотой вуали. Тонкая, как паутина, она на удивление хорошо скрывала ту, что была под ней. Наверное, в самой ткани пряталась какая-то ведовская магия, и именно поэтому, когда она упала к ногам девушки, в ушах послышался шум, а глаза за одно мгновение вдруг ослепли и вновь прозрели? И с того момента стали видеть мир совсем по-иному.

Хрупкая фигурка, белое личико сердечком, голубые глаза, казавшиеся темно-фиолетовыми из-за игры света и тени в освещенном канделябрами тронном зале Великого дома Дивеллона, и тяжелый узел волос невиданного доселе Борхом цвета, рассыпавшийся по плечам и спине.

Он видел в своей жизни женщин гораздо более пленительных: с манящими прелестями, полускрытыми тонкой одеждой, с зовущими блестящими взглядами и полными губами, разжигающими мужские желания. Он проводил с ними ночи, с одними задерживался дольше, с иными – меньше, но всегда легко уходил.

Но проклятая ведовская магия сломала всю его жизнь. Старухе не было нужды царапать его заколкой, к тому моменту его мир и без того, каким-то чудесным образом стал крутиться вокруг одной этой фигурки, укрытой облаком золотой фаты со странным и непривычным тиульбскому уху именем.

Иммериль.

Борх, поддавшись искушению, аккуратно вскрыл конверт и развернул листок бумаги.

В первой части Иммериль заверяла отца, что у нее все хорошо, и она чувствует себя в Излауморе в полной безопасности. Килиан поднял одну бровь и хмыкнул. Во второй просила прислать новых снадобий. И зачем-то спрашивала про орнаменты на одежде святых предков.

Ворон совсем недавно в красках описывал ему, как помогал молодой жене Айволина варить ведовское зелье. Значит, не удалось. Неприятно было думать, что она надеялась во что бы то ни стало вытащить Айва из лап смерти.

Борх закрыл глаза. Даже если незамедлительно отправить письмо, когда в Излаумор прибудут склянки? Разве это спасет короля? Вряд ли. Нужно было вновь запечатать письмо и выполнить просьбу молодой королевы, но Борх отчего-то скомкал бумагу и бросил в трескучий огонь камина, который жадно проглотил послание.

Иногда почтовые птицы не находят адресата, сбиваются с пути или попадают в когти воронов.

Этот жест вынудил признаться самому себе, наконец, что проклятое ведовское колдовство довело его до края. Он стал желать смерти своему другу и королю. Его опутали, околдовали, и теперь душу рвут на части жуткие мысли, от которых его должна поразить молния у камня предков, не меньше.

В дверь настойчиво постучали и раздраженный Борх велел входить.

– Разве тебе неизвестно, что женщины не посещают мужские покои без сопровождения? Тем более поздним вечером? – удивленно спросил он вошедшую.

– Это тиульбские обычаи, Килиан. Демарфы свободно посещают кого захотят и когда им вздумается, – Деценна прошагала по комнате и остановилась прямо перед ним, гораздо ближе, чем могла себе позволить приличная женщина.

– Ты гостишь в твердыне Тиульбы, – проворчал Борх. – Могла бы хоть на каплю чтить наши обычаи…

– Тссс…

Деценна прервала его на полуслове и одним быстрым движением руки сняла верхнюю часть туники, без капли стыда продемонстрировав обнаженную грудь перед остолбеневшим Борхом.

– Я выбрала тебя своим мужем, – произнесла она, развязывая пояс и высвобождаясь от остатков одежды.

Борх не стал отводить глаз, тем более, что крепкое и сильное женское тело было без сомнения привлекательным.

– Я единственная дочь Цхатаса, других наследников у него уже не будет, – продолжила Деценна спокойно, словно они беседовали за ужином в обеденной. – Я не скована предрассудками или требованиями к династическому браку. И я вольна делать свой выбор.

– Но я тебя не выбирал, – заметил Борх.

– Твоя плоть говорит об обратном, – Деценна остановила взгляд на штанах Борха и потянулась к его ремню.

Борх остановил ее, схватив за запястье, но воительница увернулась и расхохоталась, снова повторяя выпад.

– Чего добиваешься? – рассвирепел он, заводя ей руку за спину, и понимая, что уже оказался втянут в эту безумную игру.

– А то ты не понимаешь? – сверкнула глазами женщина и выгнулась по-кошачьи. – Присвой меня себе! И получишь многое.

Озверевший Борх схватил ее за шею и грубо бросил на стол, прижимая и с силой удерживая. Звякнула железная пряжка, ударившаяся о каменный пол.

Улыбка торжества появилась на лице Деценны, добившейся своего, и тут же исчезла, уступая место выражению гнева и разочарования. Прямо перед ее глазами, среди беспорядка письменного стола, лежала высохшая, почти потерявшая свой изначальный насыщенный фиолетовый цвет, роза, бережно сохраняемая ее владельцем. Теперь она выпала из хранивших ее бумаг и издевательски глядела на Деценну. Казалось, что она