Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

– Ох, ленивые! – разорялась она. – Где вода для омовения? Да не из колодца, скудоумные! Нагреть надобно, что ж, мне ледяной водой лицо умывать?

Велезара посмотрела на Елесю и Будивоя, застывших на пороге.

– Явилась? – усмехнулась она. – Вольно же тебе по ночам неизвестно где и с кем время коротать. Ну, а ты? – она перевела взгляд на мужа. – Чего пришёл? Сказано ведь, ждать на постоялом дворе…

– Ты, жена, вижу, совсем страх потеряла, – каким-то не своим голосом произнёс Будивой. – Ты пошто Чубарку живодёрам свела? По какому такому праву?

Вот тут Велезара удивилась, да так, что соболиные брови её вверх полезли.

– Каков! Что слышу, муж мой? Ты спрашиваешь, по какому праву? Разве не жена я тебе, разве не могу делами нашими общими управлять? Эту старую клячу давно надо было из хозяйства убрать, мешала и место в конюшне занимала.

– Да, запустил я тебя, – кивнул Будивой, – не хотел сор из избы выносить. Думал, услышат соседи, как я тебя уму-разуму учу, тебе ж потом стыдно будет. Но вижу, пришла пора. – И он вытащил из-за пояса свёрнутый змеей кнут. – Давно ты мою ласку выпрашивала, на вот, получай.

Елеся отшатнулась в сторону, не думала, что отец до такого дойти может. Видно, правда, не осталось у него больше терпения. Он ведь никогда и пальцем из них никого не тронул, даже когда было за что.

– Давай! – Велезара сверкнула злыми глазами. – Пусть доченька поглядит, какой ты добрый батюшка, что жену почём зря лупит! Ну, ударь меня! Ударь. Только до крови! Чтоб все видели.

Елеся схватила Будивоя за руку.

– Не надо, не надо, – зашептала, – она же Беляну князю пристроила. Накажут тебя, вот увидишь. Наговорит на тебя всякого.

Будивой посмотрел на жену, на кнут в своей руке, плюнул и повернулся уходить.

– Домой еду, – сказал он, не оборачиваясь. – А ты уж сама тут, как хочешь. Прощай.

– Можно я с тобой? – Елеся схватила его за руку. – Не хочу тут оставаться, – понизила она голос. – Матушка с каждым днём всё злее и злее. Забери меня.

– Елеся, не смей! – крикнула Велезара и встала на пороге светёлки, преграждая путь. – Вот ни одного сундука не дам увезти. Останешься голая-босая, так и знай.

Елеся откинула косу за спину и повернулась к ней спиной. Ну и пусть! Без нарядов жить можно, вот без любви не получится. Они вышли, Будивой отвязал конька от коновязи.

– Садись, дочка, – кивнул он на повозку. – Поедем. Есть у нас чем дома заняться.

Велезара посмотрела в окно, чуть скривилась. Ладно, пусть едут. Мешать только тут будут. Потом она с ними разберётся: и с мужем, что посмел ей кнутом угрожать, и с Елеськой. Назло выдаст её за старого и страшного. Пусть лиха хлебнет.

***

Ехать на чубарой лошадке оказалось приятно, она не брыкалась, не лягалась, ход имела ровный. Хоть и без седла, но терпимо. Чтоб не скучать, Стрижак с ней беседу вёл. Рассказывал про дела свои, про то, как мила его сердцу одна девица, что яблоки растит и дивных птиц вышивает. Ему казалось, что лошадь его даже слушает. И то диво, как так сделалось, что одежда его суха и чиста враз стала? Ворожба чья-то, знать бы ещё чья. Обдумывая всё это, он доверился лошади, что шла по лесу, сама себе путь выбирала.

Внезапно ему показалось, что он узнаёт места. Эти ели с тяжёлыми лапами, муравейники с человека высотой, густо усыпанные хвоей звериные тропки.

– Ох, чую, куда ты меня везешь, чую! – воскликнул Стрижак, но не стал пытаться назад повернуть. Раз так суденицы сплели, значит, так надо.

Капище ярко освещало солнце, и его луч ярко блестел на кончике острого серпа богини. Лицо Морены при свете дня можно было рассмотреть до самых мелких трещинок в старом и местами крошащемся камне. Но даже время и ветер не смогли стереть её прекрасно-ужасного лика. Если смотреть с разных сторон, изваяние походило то на прекрасную девушку, то на суровую зрелую женщину-воительницу, а то на мудрую старуху. Три возраста, три сути женщины. Она родит, учит, защищает, и она же обрезает жизни путь острым серпом.

Стрижак встал перед богиней, не зная, что дальше. Никто не вышел к нему, никто не позвал. Самому внутрь святилища идти? А не прогневается богиня или жрицы её?

Но, может, она ответит, как Милаву найти. Ведь смерть всё знает, всех видит. Он решительно вошёл в каменный дом. Внутри было тихо и зябко. Где-то капала вода, пела, звала.

Милава лежала на каменном ложе, вытянувшись на спине, сложив руки на груди. Даже не верилось, что нашлась та, что искал. Сначала его прошиб страх, вдруг не живая она, но грудь её тихо вздымалась. Спит!

Стрижак бросился к девушке, обнял, потом попытался разбудить. Напрасно.

– Что ж ты, милая! Проснись! – взывал он. – Искал тебя, боялся не найти. А ты на меня и не смотришь даже! Ну! Дороже всех ты мне стала. Жизнь за тебя отдам…

– Ох, не бросался бы такими словами, молодец, – насмешливо сказали сзади.

Стрижак бережно положил Милаву обратно на ложе. Жрица, чем-то ликом с богиней схожая, вышла откуда-то из бокового прохода и смотрела на него тёмными блестящими глазами.

– Это ты её усыпила?

– Я. Но лишь исполняя волю богини. По нраву ей такие люди, что не боятся с судьбой спорить. Но хочет она уверена быть, что сильна любовь твоя.

– Крепче камня, прочнее железа! – Стрижак стукнул себя кулаком в грудь.

Жрица засмеялась и погрозила ему пальцем.

– Вот и посмотрим. Забирай свою ненаглядную. Если правда любишь, то очнётся она вскоре, а если нет, то заберёт её Морена через три дня.

– Да как же мне разбудить её? – воскликнул Стрижак. – Подскажи хоть!

Но женщина уже шагнула куда-то в темноту, и слабый голос донёс до него её ответ:

– Пусть сердце подскажет.

Напрасно он опасался, что лошадь могла в лес уйти. Нет, стояла и ждала. Стрижак сел верхом, спящую девушку перед собой посадил.

– Что ж, отвези нас к людям.

Он сжал бока лошади коленями, и та послушно двинулась. Стрижак только руками колючие лапы отводил, чтоб Милаве по лицу не попадали. Её голова лежала у него на плече, дыхание тихое, но ровное, успокаивало. Ничего, главное – до реки добраться, до людей. Там уж он всё сделает, чтоб её в чувство привести.

Сколько ехали, не запомнил, то ли четверть дня, то ли всю половину, но вот впереди меж деревьев синяя полоса мелькнула. Река! Добрались. И так удачно. Прямо