Убийство ворон - Эвелин Флуд

в моей груди, запечатлеваясь в каждом ударе моего сердца, когда он вдыхает кислород прерывистыми вдохами. Его зрачки расширены, сужаясь до черных точек, когда он хватает ртом воздух. Его рука сжимает его шею, и из меня вырывается всхлип, когда его дыхание учащается. Мои руки касаются его лица, груди, паника захлестывает меня с головой.

Потому что он умирает. Доменико умирает у меня на глазах.

Я не знаю, что делать. Как это исправить.

— Катарина. — Данте произносит мое имя, опускаясь на колени рядом со мной. — Нам нужно стабилизировать его состояние. Сосредоточься.

Да…

Данте выкрикивает инструкции, и кто-то передает ему воду и салфетку. Я смотрю, как он наливает ее, смачивая салфетку и вытирает ею рот Дома.

Попытаться удалить яд.

— Я сделаю это, — выдавливаю я, и он даже не делает паузы. — Хрен с тобой. Делай компрессы.

Мой разум обретает холодную ясность, когда я складываю руки на груди Дома. Сейчас она перестала подниматься, перестала двигаться, и паника угрожает накатить снова. Потому что, если Дом умрет…

Нет.

Нет.

— Ты не умрешь у меня на глазах, Доменико Росси. — Я сглатываю, когда Данте снова проверяет пульс, прежде чем выругаться, кивая мне.

У нас с тобой есть незаконченное дело.

Я нажимаю на грудь.

Еще раз.

Еще раз.

Еще раз.

Как только я нажимаю тридцать раз, Данте наклоняется и накрывает рот Дома своим, втягивая воздух в его легкие. Но пока мы смотрим на его грудь, она не поднимается и не опускается.

— Еще раз, — рявкаю я, начиная второй раунд. Лучиано наклоняется, и я смотрю, как он запихивает что-то в рот, поднимает подбородок и массирует шею. Он поднимает на меня глаза.

— Активированный уголь. Он может остановить всасывание яда в его организм.

Яд. Потому что он всегда ест мою гребаную еду, пробует ее, несмотря на то, что я говорю ему не делать этого. Я всегда считала, что это перебор.

Слезы капают ему на грудь.

— Пожалуйста, — молюсь я. — Пожалуйста.

— Снаружи есть машина, если мы сможем его откачать. — Винсент говорит, но это звучит искаженно, когда я смотрю вниз на Доменико. Данте снова зажимает нос, наклоняется, и меня поражает, насколько странно видеть, как он вот так работает над Домом, борясь за его спасение, когда несколько месяцев назад он мог бы стоять в стороне и смотреть, как тот умирает, вообще не задумываясь.

— Давай, ублюдок, — рычит он ему сверху вниз, когда тот садится. — Ты слишком упрям, чтобы подыхать от этого, Росси.

Моя рука дрожит на его груди, и мне требуется секунда, чтобы почувствовать это.

Легчайшее движение под моими пальцами, толкающее их вверх.

А затем снова вниз.

— Он дышит, его грудь движется.

Я едва могу выдавить из себя эти слова, но Данте прижимает пальцы к шее Дома, выжидая, прежде чем издать низкий смешок. — Я так и знал, упрямый засранец. Есть пульс.

Винсент и Тони поднимают его на одни из носилок, которые мы держим в медицинском отсеке на случай чрезвычайных ситуаций, пока я отступаю назад, вынося его из зала к машине. — Езжайте быстро.

— Ты не поедешь? — Винсент поворачивается, чтобы посмотреть на меня, все оборачиваются, чтобы посмотреть на меня.

— Позже. — Мой голос ледяной, мороз нарастает, хотя слезы все еще увлажняют мою кожу. — Мне нужно поработать.

Я следую за ними к дверям, наблюдая, как Дома осторожно поднимают в машину.

А затем я закрываю двойные двери, изолируя комнату.

Поворачиваясь, я подаю знак, и несколько Ворон выходят вперед. — Никто не войдет в эту комнату и не выйдет из нее, пока я не закончу.

Потому что кто-то здесь несет ответственность за ужас, все еще разливающийся по моему телу, за ужас наблюдать, как Доменико задыхается и хватает ртом воздух.

Я намерена найти их.

Я медленно пробираюсь сквозь рассеянную толпу. Люди оборачиваются и смотрят на меня с серьезными, испуганными лицами, скрестив руки на груди. Они что-то бормочут человеку рядом с ними, переминаются с ноги на ногу, смотрят в сторону двери.

Люди, которым нечего скрывать.

Я знаю о своих собственных подозрениях, и они приводят меня прямо туда, где сидит Лео, а вокруг него группа мужчин, которые ухмыляются мне. Его губы скривились, когда он встретился со мной взглядом. — Не смотри на меня. Приказ был отдан, и он был выполнен.

— Возможно, тобой. Но, похоже, кто-то здесь пропустил памятку.

Между его глазами появляется небольшая складка, и он опускает взгляд на стол. Следит за своим собственным взглядом.

Язык тела — интересная штука. Есть сотня разных способов выдать себя, даже не открывая рта.

Большинство людей предположили бы, что это движение. Что кто-то, кому есть что скрывать, выглядел бы подозрительным, нервничал бы, оглядываясь по сторонам. Виновный.

Но здесь, в этой комнате, мне бросается в глаза их неподвижность. В пространстве, полном нервных людей, они держатся совершенно, неестественно неподвижно. Опустив глаза.

Стараясь не привлекать моего внимания, они именно этого и добились.

Толпа перешептывается, когда я поворачиваюсь и прохожу вдоль стола с Азанте.

И мимо него.

Когда я, наконец, останавливаюсь, позади меня раздается шепот.

Пол Маранзано бледнеет. — Это был не я. Клянусь...

Он вздрагивает, когда я хлопаю его по плечу. — Я знаю.

И моя рука вытягивается, чтобы схватить за горло Ворону, стоящую рядом с ним. Инстинкт заставляет Николо поднять свои руки к моим, неровные ногти впиваются в мою кожу, когда он пытается вырваться из моей хватки.

— Обыщите его.

Пол делает шаг вперед, хватая Николо за руки, в то время как я отступаю и пропускаю Дэнни. Я вижу недоверие, когда он начинает обыскивать одного из моих самых старших сотрудников, того, кто работает со мной с моего первого года здесь. Который был рядом со мной, защищал меня, давал советы, смеялся вместе со мной.

И я вижу опустошение на лице Дэнни, когда он дрожащими пальцами поднимает упаковку, хотя то же самое пульсирует в моей груди.

Николо смотрит на меня потемневшими глазами. Он ничего не говорит. Нечего возразить по поводу содержимого пакетика, который Дэнни осторожно протягивает мне. Ему нечем было защититься.

Его молчание говорит мне все, что мне нужно знать.

И мы оба знаем, что должно произойти сейчас.

Но не раньше, чем я пойму почему.

— Скажи мне. — Слова резкие, такие же резкие, как боль, разрывающая мои внутренности. Антон