Крапива. Мертвые земли - Даха Тараторина

От жажды у Крапивы пересохли даже глаза. Она вся была как измученный жарой хрупкий росток, слабеющий с каждой пройденной верстой. Однако, в отличие от княжича, со шляхом не спорила.

– Я тебе верю, – робко улыбнулась девица. – Мы обязательно найдем родник. Только давайте… отдохнем самую чуточку… и пойдем дальше…

– Нэльзя, аэрдын. Остановишься – и стэпь сожрет тэбя!

– По-моему, она уже нас сожрала, – мрачно подметил Влас. – И теперь переваривает…

Если степь была живым существом, то в Пустых землях находилось ее брюхо. Крапива слышала стоны умирающих трав, нутром ощущала, как корежатся их корни. Ее ужас мог бы разделить лишь тот, кто бродил по ратному полю после битвы, внимая стонам раненых.

– Простите. Простите, я хотела помочь. Так хотела… – Ноги отнялись, и Крапива осела на землю. – Вы идите… Я догоню… Вы, главное, до Тяпенок…

– Вставай, аэрдын! Нэльзя…

Влас приставил ладонь ко лбу, закрываясь от солнца. В который раз он всматривался в даль, но не видел ничего до самого горизонта, обманчиво близкого.

– Она не встанет, – сказал он и поднял лекарку на руки.

Та заупрямилась:

– Нет, пусти! Тебе нельзя! Ты ранен…

– Я полон сил, Крапива. Никогда не ощущал себя живее! – соврал Влас.

Она коснулась ладонью его щеки, невозможно горячей:

– Едва червя заборол… Ты так не доживешь до ночи.

– Хочешь поспорить? За эти дни я обманул Тень трижды!

– Это она обманула тебя…

Княжич недоверчиво изломил брови, как умел лишь он. Шаг, второй, третий… На лбу залегла глубокая морщина, и почти сразу лицо исказила гримаса боли.

– Накаркала, – прохрипел он и завалился лицом вперед вместе со своей ношей.

Шатай кинулся к ним:

– Хэй! Хэй! Аэрдын! Крапива! Влас!

Но растолкать их не получалось.

Шлях сел со спутниками рядом, уткнувшись лицом в колени. С рождения степь была ему домом. И с рождения отнимала все, что дорого. Не знавший отца и матери, лишившийся той, что воспитала его как сына, предавший племя и погубивший любимую…

Когда юный шлях входил в возраст мужа, проводили обряд. Мальца раздевали догола и ставили на колени под палящим солнцем. Кожа становилась красной от ожогов, от жажды являлись видения, а смрадники кружили в небе, присматриваясь к возможной добыче. Если становилось совсем невмоготу, шлях просил остановить действо, и по тому, как долго простоит он, молясь Рожанице, судили о месте нового мужа в племени.

Когда посвящали Шатая, он не выстоял долго. Потому ли, что был изможден еще до того, как попал к Иссохшему Дубу, или еще почему… Он попросил остановить испытание почти сразу и стал младшим, как Брун. Как калека Кривой.

Если же мальчишка стоял на коленях так долго, что падал от усталости, его имя передавали из уст в уста. Стрепет в свое время отстоял два восхода солнца, после чего его еще столько же отпаивали кумысом.

Выходило, чтобы родиться на свет достойным мужем, требовалось убить в себе трусливого мальчишку. Иногда Шатаю казалось, что он так и не сумел сделать этого. Наверное, потому степь не приняла его.

Шатай завалился на бок, не отняв лица от колен. Они со срединным княжичем замерли по разные стороны от Крапивы, словно даже в посмертии стремились уберечь ее от беды. Вот только не сдюжили.

Ковыль шуршал свою грустную песню, а большая любопытная дикая кошка, прижимая уши, кралась по нему. Ее манили незнакомые запахи, но врожденная осторожность не позволяла сразу приблизиться к чужакам. Кошка была не одна: в ее теле жило другое существо, столь же дикое, но куда более безрассудное, оно двигалось быстро и уверенно. Кошка уступила разум, и шкура ее полысела, а кости вывернулись в стороны. Безрассудное существо остановилось около чужаков. Длинная тень перечеркнула три бездыханных тела единым росчерком, но ни одно из них не пошевелилось.

Глава 14

Крапиве почудилось, что она тонет. Вода бурным потоком текла в горло, а руки и ноги оставались недвижимы: она попыталась барахтаться, но тело не слушалось.

– Тише, девочка, тише!

И только уразумев смысл сказанного, травознайка догадалась открыть глаза. Бурный поток оказался тоненькой струйкой терпкого напитка, руки и ноги же покоились на положенных им местах и отяжелели оттого, что девица перегрелась. Часто лекарка отпаивала больных снадобьями, а на их месте оказалась впервые.

Но всего страннее было то, что чашу у губ Крапивы придерживала совсем юная девчушка с задорной улыбкой. Девчушка невозможно походила на Крапиву: крепенькая, с широкими бедрами и мягким животом, но тонкокостная, невысокая, с зацелованной загаром кожей. Золотые волосы ее рассыпались по плечам, а в многочисленных косах звенели вплетенные амулеты. И только глаза были не синими, как у аэрдын, а ярко-зелеными. В полумраке шатра они сияли как драгоценные камни… или как глаза степной кошки.

– Кто ты?

После пережитого горло не слушалось Крапиву, она спросила, но не расслышала собственных слов. Зато расслышала та, что сидела с нею рядом:

– Я не враг, девочка. Мое имя Байгаль.

Крапива и сама была молода, многие в деревне величали ее внученькой, а кто построже, то и малявкой. Но Байгаль в сравнении с нею могла бы считаться ребенком. Однако Крапива не привыкла начинать беседу с укора. Она кивнула и представилась:

– А я…

– Аэрдын, – угадала девчушка.

– Меня Крапивой кличут… Где ты услышала это слово? От Шатая? Он здесь? А Влас?

Байгаль отбросила волосы за плечи, и амулеты в них задребезжали громче.

– Они оба здесь, девочка. Оба живы. Пока что. Вот диво: ты боишься их, но ты их оберегаешь.

– Я… не боюсь. Пока что?!

Нет, все же сходство причудилось. Байгаль была… иной. И не только потому, что не походила на Крапиву, но и потому, что вовсе не имела ничего сродни человеческому. Она склонила голову набок, и в том движении было больше звериной резкости.

– Пока что, – спокойно повторила она, как мурлыкнула. – И лишь от тебя зависит, кто из них одолеет свою Тьму.

В шатре с низкой крышей и стенами из шкур животных неоткуда было взяться ветру, но Крапива могла поклясться, что он пробежался по золотым волосам Байгаль, как по струнам, заставляя амулеты вновь затрещать. Словно костяные птичьи клювы, они загремели, а меж бледных губ мелькнули острые клыки.

– Ты ведьма? – спросила Крапива.

Байгаль ответила, усмехнувшись:

– Нет. Но ты можешь называть меня так.

– Чем ты поила меня?

Полукруглая чаша покоилась в ладонях девочки, и та отхлебнула через край.

– Листовик,