Соловейка. Как ты стала (не) моей - Полина Рош

В несколько дней князь Остромысл собрал дружественный поход с подарками и обещаниями к соседям, который сам и возглавил. Уж его-то должны в Кутуме послушать.

В ночь перед уходом, князь снова вошел в светёлку Соловейки. Она теперь часто плакала, никакого огня в ней не было, но князь его больше и от неё не просил, и в себе не разжигал. Девица, которая до того дрожала под ним и сжимала плечи руками, жарко целовала и выдыхала в шею, теперь всё больше походила на потерявшееся дитя. Целыми днями она сидела у окна и смотрела на прикованного к забору княжича, а ночами плакала о том, как ему там должно быть холодно и страшно. Она оставляла на подоконнике зажженную свечу, надеясь, что княжич увидит её свет.

– Ты знаешь, зачем княжич ко мне той ночью пришел? – спросил Остромысл, усадив Соловейку на лавку.

Она опустила голову, закрыв лицо волосами. Князь ладонями зачесал ей их назад и поднял голову, чтобы взглянуть в глаза. Они были огромные, ресницы вокруг длинные и мокрые от слёз. Князь нахмурился, невольно вспомнив колкие слова Ульва. Неужели и впрямь он только хер к девице хотел пристроить? А сейчас тогда зачем пришел, когда внутри него не пылает страсть? Пришел, потому что не мог уехать, не повидавшись с Соловейкой.

– Княжич Аяр пришел с меня ответ требовать, насилил я тебя, или нет, – всё еще держа в ладонях её лицо, спокойно сказал Остромысл.

Глаза Соловейки на мгновение вспыхнули, губы приоткрылись. Она слегка качнула головой, а потом испугалась, будто этого не хотела. Остромысл внимательно вглядывался в её лицо, силясь все её мысли прочитать, чтобы и свои в стройный ряд привести. Не привиделось ли ему, что она сама пришла в княжеский шатёр, а не он её силой туда заволок на поругание.

– Вот и расскажи мне теперь, просила ты заступничества у Аяра? Потому как, ежели просила, выходит не по справедливости княжичу наказание. Говори, как по правде было, не то, станется, его как заступника и освободить пора?

Соловейка взглянула на князя полными муки глазами. Он ждал, что взгляд её загорится надеждой и скажет она что угодно, лишь бы братца названного выручить. Но она, кажется, готова была еще сильнее расплакаться. Он молчал, дожидаясь ответа, и она молчала, кусая дрожащие губы. Взгляд сделался рыхлым, будто смотрела она сквозь него куда-то далеко за дверь, за стену, за двор.

– Что ж ты молчишь? – отняв руки от её лица, спросил Остромысл. – Знаешь, что княжич к тебе сердцем так прирос, что готов руку свою на отца и князя поднять за тебя? Влюблён Аяр в тебя, ведаешь о том, али нет?

Соловейка кивнула и снова опустила взгляд. Остромысл вздёрнул бровями и наклонил голову: интересные дела у него под носом творятся, а он ни сном, ни духом про них.

– И когда ж ты про то прознала?

Князь не отступался, разве что снова за лицо не хватал. Ему не нужно было смотреть девице в глаза, чтобы понимать, что она перед ним кривить душой не могла. Она и прямо то не говорила, всхлипывала и дрожала. Остромысл вздохнул, ну не гонять же её, как парня, по всей светёлке.

– Отвечай, говорю. Когда про жар Аяров прознала?

– Той ночью, первой, на охоте… – наконец обронила Соловейка, утёрла слёзы ладонями и подняла на него виноватый взгляд.

Остромысл вспомнил, как насилу тогда отпустил Соловейку перед самым утром, накинув на обнаженные белые плечи шубу, чтобы она всю его девицу укутала, спрятав следы его любви. Тогда, значит, он к ней привязался, а на утро глаз не мог поднять. А следующей ночью Соловейка к нему снова пришла, и плавилась в его руках и его сжигала, будто он, сильный князь Ольховский Остромысл, был соломенный.

Кивнув самому себе, он встал. Всё ж таки не прав дядька Ульв. Надо его и в самом деле в Кутум отправить, пусть там учит желторотых уму разуму, – подумал Остромысл. А тут он своих дураков сам будет учить.

Наказав всем следить за Аяром и с цепи того не спускать еще до трёх дней, Остромысл на заре уехал в Кутум.

24

Все всё узнали. Из громких криков Аяра, из неостановимого рыдания Соловейки, из разящего гнева князя. Все всё узнали, а когда князь уехал еще и заговорили. Соловейке казалось, что она ляжет и умрёт от горя и стыда, даже если не выходить из светлицы и никому не показываться на глаза. Но сколько бы она не лежала лицом к стене, смерть всё не приходила. Все о ней забыли, после князя Остромысла Соловейка никого более не видела, только слышала, как по коридору ходили кухонные девки и шептались о чем-то, громко произнося только имя княжича Аяра. Соловейка открыла глаза, с трудом села, а потом и встала с лавки. Братец Аяр… Его разочарованное, разъярённое лицо стояло у него перед глазами. А стоило только лечь на спину на лавку, упёршись глазами в ночную темноту, как в груди снова становилось тяжело, будто он всё еще сидел и пытался получить ответы на свои вопросы.

Аяр… Её добрый, заботливый братец. С трудом она сползла с лавки и несмело выглянула в замёрзшее окно. Аяр сидел там, где отец его приковал. На свежем снегу к нему вела только одна цепочка следов… Он там был совсем один. Опять захотелось кричать, Соловейка прижала ладони ко рту и опустилась, холодом пола пытаясь загнать чувство вины за рёбра. Пусть бы они проткнули её, только бы не чувствовать раз за разом на себе тот самый взгляд Аяра.

Она не могла ни о чем думать, и ничего другого, кроме вины и стыда, не чувствовала. И всю её тянуло туда, вниз, к Аяру. Она не знала, зачем. Только чувствовала: ей нужно хоть одним глазом посмотреть на его лицо… Какое оно? Всё такое же? Всё так же он её ненавидит, как в ту ночь, когда «всё узнал»?.. Какое у него было в тот момент лицо, когда он сказал, что всё узнал. Даже в темноте она увидела, как у него задрожали губы.

Не помня саму себя, держась за стену ладонью, Соловейка спустилась вниз по черной лестнице и остановилась в сенцах.