Соловейка. Как ты стала (не) моей - Полина Рош

Дверь плотно не прикрывалась и через узкую щель она видела его прикованного к забору. Сердце у неё сначала отчаянно забилось, а потом будто бы остановилась. Всё в ней остановилось. Она будто примёрзла к той двери и не могла никуда уйти.

Дворовые тётки каждый раз Соловейку шпыняли, ходя мимо с тюками продуктов. Смотрели на неё не добрее, чем на пятно сажи на только что затёртом котелке. Не скрываясь, говорили промеж собой: – «выросла замарашка и быстро нашлась, перед кем ноги раздвинуть». Соловейка вся сжималась в углу, чувствуя на себе зимний холод с улицы и такое же ледяное осуждение из-за спины. «Теперь княжич Аяр чего добро помрёт из-за потаскушки приблудной».

Соловейка и сама себя чувствовала грязным пятном, поделом ей бабская злость. Она всё ждала, когда они её за космы оттягают, да протащат голую по всему двору на глазах у Аяра и дружины, пользуясь безкняжьей вольницей. Бабы тыкали её под бок, прогоняя из сенцов: «Постыдилась бы, срам какой! Как еще не совесно гляделками своими на княжича тут смотреть?!». Соловейка закусывала губы, опускала взгляд в пол, но уйти не могла, будто прибитая к этому своему позорному столбу-дверному косяку. И бабы решили, что она умом тронулась. Оно не мудрено после всего! Княжич Корьян наверняка погиб. Журавелька приняла такую лютую, холодную и одинокую смерть, что и помыслить страшно. Теперь вот и Аяр душой как мёртвый, а если никто над ним не смилостивится, то и телом на тлен распадётся. В щель едва прикрытой двери Соловейка каждый день видела, как Аяр погибал.

Снег совсем занёс подворье. Слуги едва успевали его перекидывать лопатами через невысокий забор, стараясь не трясти им над всё еще прикованный Аяром. Райнар готов был силой заставить его есть и одеваться, но тому, казалось, всё было безразлично. Он послушно делал, что велели, ни с кем не говорил и казался совсем отрешенным. Снег падал ему на голову, княжич его даже не отряхивал. Будто всё ему теперь было безразлично, ни чьи слова до него не долетали. Соловейка, кусая губы, смотрела на братца из-за двери и едва сдерживала слёзы. Хотелось подбежать, обнять его, сказать что-нибудь, что он услышал бы и перестал сливаться с забором. Но она не смела. Как не смела ничего сказать, когда он требовал ответа… Соловейка любила брата и его боль ярко отзывалась в ней. Ей хотелось, чтобы он её простил…

А за что? За то, что она не ушла с ним той первой ночью? Или за то, что она так и не смогла ему признаться? Или за то, что он решил её защитить и напал на отца? Или за то, что мечтала о князе каждый раз, когда видела его? Ей столько всего хотелось ему сказать!

Пусть она тяжелую Журавелькину думу не смогла разгадать, занятая лишь князем, потому и потеряла сестру… так хотя бы брата спасти должна. Думалось ей: если отвязать Аяра, пусть он тоже сбежит, как Корьян. Осядет в каком-нибудь ином княжестве, но будет живой! Не замерзнет здесь. И только этой мыслью Соловейка держала себя. Ни о чем другом она и помыслить не могла. Сама дров наломала, самой ей теперь и возвращать всё назад. Вот только где бы смелости набраться, да перед братом показаться?..

Соловейка всё так же стояла в сенях, вцепившись ладонью в промёрзший дверной косяк, будто прося у крепкого дерева сил. Мимо неё на улицу пошла баба с полным золы ведром и будто бы не разминувшись, опрокинула на неё половину.

– Что стоишь тут, расщеперилась, – процедила она сквозь зубы, больно ударив Соловейку по коленям, а потом громко, чтобы во дворе услышали, добавила: – ляжки всё никак не сойдутся?

Соловейка молча втянула голову в плечи, и еще сильнее вжалась в стену, ответить ей было нечего. Баба с ведром вышла, настежь распахнув дверь, через которую все сенцы были как на ладони, бери да полосуй её жестокими взглядами. Но Соловейка, оставшись в раме косяка, забыла и про злую бабу, и про золу. Она смотрела во двор. На Аяра.

Райнар как раз пришел к княжичу с миской тёплой еды, но тот в который раз отказался.

– Помрешь ведь, Аяр, – сердито сказал ему дружинник. – А тебе еще не время, княжич.

Аяр поднял на него голову и во взгляде его Соловейка прочитала пугающее желание умереть. Никогда она его таким опустошенным, отрешенным не видела. Он бывал злой, бывал разочарованный, бывал задумчивый и грустный. Но сейчас из него будто всё вытряхнули. Соловейке снова хотелось увидеть в его глазах хоть что-то, кроме желания здесь же умереть.

Закусив губы, она с трудом оторвалась от косяка, слыша каждый шаг по скрипящим половицам. Несмело шагнула по лестнице на одну ступеньку. Потом на вторую. Холод с судорожным вдохом проникал за грудину и свивался там в спирали. Она не могла дышать, только идти. А когда дошла, не смогла стоять. Рухнула перед Аяром на колени, поведя над ним дрожащими руками, боясь прикоснуться. Райнар будто растворился в снегу, Соловейка никого, кроме брата не видела. Аяр поднял на неё глаза, она с ужасом поняла, какие они стали бесцветные.

– Аяр, – проговорила Соловейка и снова задрожала.

Рыдания сковали горло, она попыталась их сглотнуть, едва не задохнувшись. Как только она спустилась с лестницы, все слова исчезли. Она не знала, что ему сказать. О чем можно говорить, когда он сидит прикованный, как собака, а её все дворовые называют распутницей и мерзавкой. Наверное, он её теперь ненавидит… Соловейка очень боялась, что он скажет это вслух и оттолкнёт её. Не думала она, что всё будет так…

– Аяр… Прошу, не отталкивай меня. Прошу… позволь… прошу…

– Что? – Аяр ничего не понимал из её тихих слов, почти рыдания.

– Я не думала, я не знала, что всё будет так, что… прости меня, Аяр, –– она не сдержалась, разревелась и ткнулась головой ему в колени.

– А если бы знала, не пошла бы к нему?

Впервые с той ночи Соловейка услышала голос Аяра. Он был хриплый, простуженный и холодный, как небо, под которым тот сидел. Соловейка сглотнула слёзы и подняла на него голову. Казалось, он так непреодолимо далеко сидит, что она едва его видит. Она бы бросилась ему на шею, но не могла пошевелиться, пока не ответила.

– Аяр, братец, пожалуйста, – сказала она, вида, как он болезненно закрыл глаза, будто её слова