Искупление - Элизабет фон Арним

В следующий миг Милли вскочила на подножку вагона, обвила руками шею Агаты и прошептала, прижимая сестру к себе:

– Благослови тебя Господь!

Агата принялась вдруг исступленно целовать сестру, то и дело повторяя:

– Милли, дорогая Милли…

– Провожающие, просьба выйти из вагонов: поезд отправляется! – объявил проводник.

Глава 9

По установившемуся обычаю в те дни, когда они встречались в Челси, Артур приходил в квартиру чуть раньше Милли, наблюдал из-за занавесок, как она появляется на углу улицы, и открывал дверь, как только она поднималась на верхнюю ступеньку лестницы. Так повелось с самого начала, когда они оба смертельно боялись, что кто-нибудь увидит Милли, а со временем ритуал превратился в привычку. Артур автоматически занимал свой сторожевой пост у окна, дверь автоматически отворялась, а он стоял позади и не показывался, пока не войдет Милли. В начале их романа, едва закрывалась дверь, они бросались друг к другу, и наступала упоительная тишина, полная страсти; боже, какой восторг, какие тесные объятия! Конечно, теперь все было иначе. Шли годы, и объятия слабели. Вполне естественно – рассудительно и мягко сказала себе Милли, когда Артур впервые обнял ее без прежнего пыла, – страсть не может длиться вечно, на смену ей приходит другое чувство, более глубокое, и это только к лучшему, заверила она себя, а потом села и задумалась, что бы это могло быть.

Когда Артур начал охладевать, Милли тотчас это почувствовала и деликатно последовала его примеру: слегка отстранилась, под стать ему, – но, несмотря на ее напускное ответное охлаждение, наступила вторая стадия их любви – то время, когда женщина любит сильнее. А Милли очень любила Артура, как и он ее, к счастью, хоть и не столь страстно, поэтому теперь она сама приносила и расставляла в вазах цветы. Шли годы, любовь их достигла третьей стадии, и никто больше не покупал цветы; теперь их связывала прочная и спокойная взаимная привязанность: ни бурных взрывов чувств, ни волнений. Дверь по-прежнему отворялась, словно по волшебству, но лишь в силу привычки, никаких чудес за ней не скрывалось. Когда Милли входила в квартиру, дверь спокойно, неспешно закрывалась, и любовники так же спокойно, неспешно и радостно улыбались друг другу. Любой мог бы их увидеть, любой мог бы их услышать.

– Дорогая?

– Артур?

– Я сегодня чуть не опоздал на поезд, представляешь? Заскочил в вагон буквально за минуту до отправления.

– Правда? Надеюсь, ты не вспотел, пока бежал? Не простудился, милый?

Вот как все было. Естественно, думала Милли, ведь и грех тоже остепеняется и в конце концов становится неотличимым от добродетели. Все входит в колею.

На этот раз – последний из множества случаев, когда она совершала подобное путешествие, вдруг пришло ей в голову – Милли, против обыкновения, не стала брать такси от вокзала Виктория, а пошла пешком. Тому имелись свои причины. Во-первых, было еще рано: поезд с вагоном-рестораном, которым всегда приезжал Артур, чтобы пообедать в пути со всеми удобствами, прибывал в Паддингтон не раньше трех, а во‐вторых, расплатившись за такси от Блумсбери, она обнаружила, что сумочка ее пуста, и сразу вспомнила, что хозяйка пансиона забрала у нее четыре фунтовые банкноты, отказавшись удовольствоваться меньшей суммой. Когда Милли рассчиталась с таксистом, в сумочке осталась одна мелочь, а точнее – два шиллинга, трехпенсовик и пять монет по пенни. Поэтому она и пошла пешком.

Раньше Милли не задумывалась об этом, но теперь вдруг с удивлением поняла, что отныне Артуру придется оплачивать все ее расходы: да, платить за еду и жилье и вдобавок за одежду, ведь даже в бюро регистрации браков, где недостаток чувствительности едва ли кого-то удивит, могут счесть бестактным, если она придет заключить брак в новеньком вдовьем наряде. Первым подарком Артура как ее жениха должна стать новая одежда, полный комплект.

Не то чтобы он стал возражать или Милли постеснялась бы попросить: она привыкла распоряжаться деньгами, охотно раздавала их и с такой же легкостью принимала, – и вряд ли его огорчила бы новость, что Эрнест оставил ей всего тысячу фунтов. Артур не придавал значения деньгам, ее подарок сестре лишь привел бы его в восхищение. К тому же недавно он стал старшим преподавателем у себя в колледже, а к новой должности прилагался и новый дом с садом, достаточно просторный, чтобы разместить там большую семью, Артур мог себе позволить содержать жену. Она шутливо указала ему на это как-то раз, когда по ее просьбе он показал ей свое новое обиталище и угостил чаем, – Милли подчас забывала о благоразумии и заводила такие разговоры. «Да, конечно», – ответил он, но не прибавил, как всегда бывало вначале: «Ах, если бы мы только могли пожениться!» Вполне естественно, решила Милли, в конце концов люди выбрасывают из головы мысли о невозможном, а Артур так давно отбросил мысль об их браке, что не заметил очевидной возможности вернуться к ней. Вместо этого он принялся рассказывать о каком-то обломке, недавно найденном в Неаполе, который, как обнаружилось, представлял собой фрагмент надписи в честь Гая Дуилия[28], одержавшего победу над карфагенским флотом в 260 году до нашей эры[29]. Естественно, вздохнула Милли, поскольку знала, как живо Артур интересуется Дуилием.

В тот самый дом ей теперь предстояло переехать, и, пока Милли, дабы как-то заполнить время, шла окольными улочками в Челси, ибо лондонская квартира была первым этапом на этом пути, мысли ее, немного сонные, поскольку с отъездом Агаты ей удалось сбросить напряжение и расслабиться, лениво текли, цепляясь одна за другую. Она вспомнила, что у Артура в саду есть яблоня посередине лужайки, и представила, как тихими майскими днями сидит под деревом и дремлет, а сладкие сны ее вьются спиралями, пока Артур своим очаровательным тягучим голосом читает ей что-то привлекшее его внимание. И пока эта безмятежная картина занимала воображение, Милли невольно усомнилась, ведет ли к искуплению прощальное благословение Агги и доброта Артура, готового сделать ее законной супругой и разделить с ней жизнь.

Нет, похоже, это ни к чему не ведет, рассудила Милли; лицо ее еще горело от исступленных поцелуев сестры, а в душе, освобожденной от злости и обиды благодаря этим прощальным поцелуям, царил покой. Агги благословила ее. Горечь и разочарование, отравившие их с сестрой встречу, исчезли. В их памяти осталась лишь любовь. И даже суровость Агги в конечном счете сослужила Милли добрую службу, наставила на путь истинный. Ведь жестокое