Искупление - Элизабет фон Арним

описывало чувства Артура, которые в последнее время можно было назвать скорее вялыми, нежели бурными. В душе ее царили покой и безмятежность, она добралась наконец до надежной гавани, вошла в тихие воды; еще бы, после десяти лет любви мало найдется такого, чего не знала бы женщина о своем мужчине, а точнее, с легкой улыбкой поправила себя Милли, поднимаясь по лестнице, нет вообще ничего.

Но впервые за все десять лет их любви Милли ошиблась.

Прежде всего дверь не открылась: пришлось постучать. Раньше такого никогда не случалось.

Милли постучала, подождала и постучала еще. Сцена эта начала привлекать внимание зевак, но на стук так никто и не вышел.

Ей пришло в голову, что Артур, наблюдая за входом из-за занавески, мог просто не узнать в странной, закутанной в черный вдовий креп фигуре на пороге свою Милли. Глупо было прийти под густой вуалью, скрывавшей лицо.

Она подняла вуаль и снова постучала. Зеваки на улице еще больше оживились, а дверь все не открывалась.

Милли живо представила себе пораженного Артура у окна; должно быть, визит незнакомки раздосадовал его и озадачил, вот он и решил не показываться, затаиться, подождать, пока наглая вдовушка у его порога не уйдет восвояси. Наверное, подумал, что эта назойливая особа собирает пожертвования на благотворительность, а то и вовсе приняв ее за побирушку, и надеется, что она уберется до того, как появится Милли.

Что ж, нужно снова увести его к окну. Теперь, когда она откинула вуаль и можно разглядеть ее лицо, обращенное к нему, Артур ее узнает. Милли снова постучала, громко и настойчиво, и теперь на нее глазела вся улица.

Наконец он показался, но не у окна, а в дверях, раздраженный: вдовушка подняла такой шум, что привлекла внимание половины квартала. Послышались неровные шаги: так ходят при хромоте, – а в следующее мгновение дверь распахнулась, и появился возмущенный Артур.

– Милли! – Карие глаза широко раскрылись от изумления. – Милли… – повторил он упавшим голосом, и изумление на его лице сменилось странным выражением, которое показалось ей незнакомым, а ведь она была уверена, что изучила их все до единого. Артур даже забыл закрыть дверь, так и стоял, разглядывая ее вдовий наряд. – Неужели ты… как такое возможно?.. – произнес он чуть слышно, ибо, несмотря на близорукость и страшную рассеянность, мог распознать вдову, когда видел ее перед собой; вдобавок такую вдову, как Милли, невозможно было не заметить. Наверное, благодаря традиции Боттов она была достойной представительницей своей породы, идеальным образцом вдовы.

Артур смотрел на нее с испугом. На лице его застыло выражение, которого Милли никогда прежде не видела и потому не знала, как его расценить: то была полнейшая растерянность, едва ли не паника. Однако мысли Милли, занятые этой загадкой, быстро перенеслись к внешности Артура. Что с ним случилось?

Бронзовый от загара как никогда, после отпуска он не только на удивление хорошо выглядел, но казался воплощением чистоты и опрятности, излучал необычайную бодрость. Больше всего поразило другое: от былой рассеянности у Артура не осталось и следа, он словно родился заново. Даже его голос, обычно вялый и тягучий, звучал теперь до странности живо и бодро. К тому же просто невероятно – у Милли аж челюсть отвисла от такого зрелища – на нем были короткие гетры.

Она смотрела на Артура во все глаза, совершенно ошарашенная, даже о собственном траурном платье забыла.

– Ты превосходно выглядишь, дорогой, – произнесла она немного растерянно, и взгляд ее поднялся от гетр Артура к лицу.

Прежнее странное выражение никак не вязалось с его новым обликом, в особенности с этими жизнерадостными гетрами. «Что бы это значило?» – спросила себя Милли. Будь на месте Артура кто-то другой, она сказала бы…

Мысли ее прервались, когда Артур жестом пригласил ее войти, поскольку они все еще стояли на пороге, на глазах у всей улицы.

Милли вошла, и он закрыл за ней дверь. В маленькой прихожей, отделенной от комнаты портьерой, Артур коснулся на миг рукава ее платья и заговорил:

– Милли… почему? Что?..

– Эрнест, – медленно кивнула она, тотчас почувствовав всю важность минуты.

Взгляд ее не отрывался от его лица, она ждала, что Артур заключит ее в объятия, но его поведение было таким же странным и необычным, как и все остальное. Он не обнял Милли, лишь молча стоял и смотрел на нее, а странное выражение, которое она никак не могла разгадать, обозначилось на его лице еще отчетливее. После долгой паузы он сказал только (правда, с чувством):

– Боже!

Издавать подобные возгласы было вовсе ему не свойственно, и Милли опять удивилась: никогда Артур так не говорил.

– Я знала, дорогой, – заговорила она мягко, – что новость тебя потрясет…

Артур ничего на это не ответил – только молча отвел портьеру, пропуская ее вперед в комнату. Ни слова, ни жеста, которых ждала Милли, не последовало, а ведь она не сомневалась, что предугадала каждое его движение, каждую мысль. Да еще это застывшее выражение на его лице… Будь на месте Артура кто-то другой, она сказала бы… Но это, конечно, не так, это просто невозможно.

Милли сняла и отложила в сторону тяжелый капор.

– Милый… – начала было она, но Артур ее перебил, быстро спросив:

– Когда, Милли?

– В пятницу.

– В пятницу? В прошлую пятницу? Меньше недели назад? Но… почему? Как могло…

– Дорожная авария, – прошептала Милли.

Артур некоторое время смотрел на нее в молчании, потом опять воскликнул:

– Боже!

Милли оперлась на стол: у нее почему-то дрожали ноги. Наверное, виной тому долгий путь пешком от вокзала Виктория, а сверх того – дорога до Эссекс-стрит и обратно, сказала она себе. Но почему Артур не поцеловал ее? Он всегда ласково и нежно ее целовал, а сегодня этого не сделал? Разве Артур не видит, что она глубоко несчастна, разве не понимает, что после случившегося они должны пожениться?

Милли нервным движением поправила растрепанную, смятую капором прическу и обнаружила, что дрожат не только ноги, но и руки.

А вот это было удивительно: руки не могли устать от ходьбы, так с чего бы им дрожать? Теперь она с Артуром, а Артуру можно довериться…

Но так ли это?..

Милли вдруг показалось, будто в груди распахнулась дверь и ледяной ветер ворвался в сердце. Она быстро с грохотом захлопнула ее и навалилась всей тяжестью, насколько хватило сил. Какой вздор!.. Какая нелепость…

Артур стоял перед пустым камином, облокотившись на каминную полку, и смотрел на Милли, но его карие глаза, всегда такие добрые, были полны… чего? Страдания, глубокого страдания, решила она. Несомненно, смерть Эрнеста потрясла его больше, чем