Стареющая жена генерала дракона - Кристина Юрьевна Юраш

пугать.

Это была она.

Я узнала бы этот голос в любой вселенной.

Тетушка Элизабет, чья душа всегда была для меня загадкой, а теперь стала и вовсе легендой.

Я осторожно приоткрыла дверь, как будто боялась нарушить хрупкий баланс тишины, который витал в комнате. Свет из коридора падал на порог, создавая зыбкую границу между миром живых и миром теней.

Анталь сидел за роялем. Его фигура, словно высеченная из мрамора, застыла в величественной позе.

Перед ним, полупрозрачная, как призрачное видение, стояла она. В том самом чёрном платье, в котором она покоилась в гробу. Её лицо было спокойным, но в глазах, глубоких и тёмных, как безлунная ночь, читался стыд. Стыд за то, что была когда-то сильной, а потом позволила себе сломаться.

— Мисс Элизабет, — сказал Анталь, его голос был мягким, как шёпот ветра, но в нём звучала нежность, которая могла бы растопить даже самые ледяные сердца. — Вы не понимаете.

Он улыбнулся, и эта улыбка была полна тепла и сожаления.

— Вы мертвы, — произнёс он.

Она вздрогнула, как будто его слова ударили её, как ледяной ветер.

— А значит, ваше тело больше не болит. Ваши связки целы. Вы можете петь, — продолжил он, протягивая руку, как будто приглашая её к чему-то великому.

Он протянул руку.

— Попробуйте. Хотя бы разочек. Для меня. Для Джолин. Для себя.

— Попробуйте. Хотя бы разочек. Для меня. Для Джолин. Для себя, — добавил он, и в его голосе я услышала надежду.

Я вошла, не издав ни звука. Просто шагнула в комнату.

Тетушка обернулась, и её глаза расширились от удивления.

— Джолин… — прошептала она, её голос был тихим, но полным эмоций. — О! Теперь я точно стесняюсь!

— Ни в коем случае, — ответила я, подходя ближе. — Я уверена, ты... ты можешь петь. Попробуй, — сказала я, надеясь, что мои слова принесут ей хоть каплю утешения.

Тетушка Элизабет посмотрела на рояль, на клавиши, которые блестели в свете свечей. Затем закрыла глаза, как будто погружаясь в воспоминания, которые были для неё одновременно и раем, и адом.

И запела. Тихо, почти неслышно, словно птица, которая боится, что её хрупкие крылья больше не выдержат бремя этого мира. Она пела, как та самая птица, что, несмотря на страх, делает последний, отчаянный рывок ввысь, к солнцу, к свободе. Её голос дрожал, как лист на ветру, но в нём звучала сила, скрытая за видимой слабостью.

Сначала её пение напоминало дребезжание старой повозки, скрипучей и неумолимой. Но постепенно этот звук начал меняться, становясь чище, выше, словно стремясь к небесам. Он был чище утреннего воздуха, который, казалось, наполнял комнату вместе с ним. Чище слёз, пролитых в одиночестве, когда душа, словно раненая птица, пытается найти своё место в мире. Это был голос, который никогда не должен был молчать, но был погребён под тяжестью времени и обстоятельств.

Она пела о любви, такой чистой и сильной, что её можно было почувствовать кожей. О боли, которая разрывает сердце на части, но оставляет шрамы, которые напоминают о том, что ты жив. О том, как легко сломать человеческую душу, но как трудно её собрать заново, словно разбитое зеркало.

Я стояла, слушая её, и не могла сдержать слёз. Но это были слёзы не грусти, а освобождения. Освобождения от страха, от боли, от всего, что держало меня в плену. Её голос, её слова, словно ключи, открывали двери в новый мир, где не было места для сомнений и боли.

Когда она закончила, комната наполнилась тишиной, в которой не было пустоты — только свет.

— Спасибо, — прошептала я, не в силах подобрать других слов. — Спасибо, что не ушла до конца.

Её взгляд метнулся к Анталю, а затем снова вернулся ко мне. В её глазах я увидела что-то большее, чем благодарность. Там была благодарность, и тепло, и что-то ещё, что я не могла понять.

— Я пока не могу уйти… - смутилась тетушка.

— Почему? - спросила я. Мне всегда было интересно знать, почему она не уходит? Вроде бы месть свершилась. Но тетушка все еще здесь…

— Скажем так, - заметила тетушка. И мне показалось, что призрак покраснела. Хотя я была не уверена, умеют ли краснеть привидения. — Ах, ладно! Скажу как есть! Все равно я уже не смогу умереть от стыда, потому что уже мертва! Я не могу уйти, поскольку… Я кое-кого жду…

— Кого? - спросила я, почему-то подумав на мою сестрицу.

— Одного мужчину, который мне очень нравился, - мечтательно вздохнула тетушка Элизабет. - Я помню, как он приехал к нам в поместье… Ах, я увидела его и влюбилась. И мне так хотелось, чтобы он обратил на меня свое внимание… Но он ничего не видел из-за красоты моей сестры. Правильно, все мужчины падки на красоту. И тогда я решила петь. Чтобы он услышал меня, пока гуляет с моей сестрой в саду. Мне так хотелось, чтобы эта песня запала ему в душу… Чтобы он разглядел во мне не только “сестру своей невесты”, а …. меня. Настоящую… Я помню, как лишилась голоса, и как он подошел ко мне: “Мисс, вы споете на нашей свадьбе!”. Я тогда расплакалась. И потому что свадьба была неотвратима, и потому что лишилась голоса. Он извинился передо мной и подарил мне украшение. Я хранила его всю жизнь.

— Ты была влюблена в моего папу? - спросила я.

Тетушка молча кивнула, а я посмотрела на нее с умилением.

— И теперь я очень надеюсь, что однажды… Я знаю, что это будет не скоро, я смогу ему снова спеть. И, быть может, он наконец-то ответит мне взаимностью на мои чувства… Ах, зря я вам это рассказала! Простите!

Тетушка исчезла.

Не вспышкой.

Не дымом.

Просто… растворилась, как утренний туман.

Анталь встал.

Он подошёл ко мне, остановился на расстоянии вытянутой руки, и в его глазах я увидела нечто большее, чем просто нежность. Это было обещание, обещание, которое он готов был держать несмотря ни на что.

Обнял.

Не сказал ни слова.

Просто прижал к себе.

Я чувствовала его сердце — сильное, ровное, живое.

Он больше не боялся прикасаться.

Он больше не боялся быть любимым.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Я люблю тебя так, как дракон не должен любить.

Я улыбнулась, чувствуя, как внутри меня разливается тепло.

— Почему? —