Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

ниже к кругленьким, подтянутым ягодицам, а он млел под моими долгожданными ласками — только сейчас я понял насколько ему не хватало меня. Я остановился где-то между его лопаток, придавленный силой эмоций, исходивших от Вивиана. Дыхания мне снова не хватало, попытавшись втянуть воздух в бастующие лёгкие, я почувствовал, как под носом хлюпнуло и стало мокро. Кровь. Но Вивиан…

Прижав ладонь к лицу, я откатился в сторòну и, унимая головокружение и вдыхая ночной воздух ртом, накрыл рукой голову омеги.

А Вивиан изнывал и плавился под ласками оме Ульриха. Тот, искусными поцелуями спускаясь вдоль позвоночника ниже и ниже, заставлял его зажмуриться и замирать каждый раз в ожидании ласк. Он прогибался больше и больше отдавая себя в эти горячие неистовые объятия и такие же жгучие в своей изысканности и чувственности поцелуи, заставлявшие его вздрагивать и ждать нового касания, чтобы снова дёрнуться и томно застонать от наслаждения и погружения в то тепло и ту любовь (ведь, правда же?), которое он чувствовал от оме Ульриха.

А потом его развернули на спину и Вивиан, чувствуя тугое горячее тело на себе, впитывая желанный запах, испытывая то восхитительное предчувствие, которое, как он знал (и как он сейчас хотел! О! как он хотел!), всегда предшествует нежному настойчивому прòникновению, дарящему блаженство, заканчивающееся взрывом чувств эйфории, наслаждения и удовлетворения от того, что делает это с тобой горячо и навсегда любимый человек, дарящий томное наполнение тем, что прòникает в раскалённые глубины тела и вытаскивает оттуда захлёстывающий до самозабвения экстаз, отдавался до конца. Повлажневший, потёкший анус раскрылся, принимая горячий член, прòникший туда, где его так долго ждали, Вивиан высоко поднял согнутые в коленях ноги и обхватил ими мощное тело, неумолимыми толчками, двигавшееся на нём. Тонкие руки омеги, в блаженной беспомощности вскинутые вверх, были глубоко запущены в густые волосы оме, потоком накрывшие их обоих, а оме, обхватив одной рукой всю голову Вивиана разом, приник своими губами к его губам и, шумно дыша, каждый раз, когда врывался своим могучим членом в развёрстую для него промежность, прòник языком в рот Вивиана, заставляя сдавленно стонать, и целовал его. До крови. До отёка губ, которые утром обязательно треснут и, заставляя Вивиана морщиться от боли, напомнят ему об этих поцелуях в горячей тропической ночи…

Вивиан стремительно подходил к вершине наслаждения. И вот уже выгнувшись так, что затылок упёрся в подушку, а в шее хрустнули косточки, он зажмурился и в глазах вспыхнули нестерпимо белые звёзды, а рот, судорожно дыша, мог бы издать крик блаженства, но…

Горячие губы оме шепчут прямо в ушко, которое ведёт от повысившейся чувствительности и тело покрывается мурашками:

— Тише… тише… хороший мой…

И Вивиан, соглашаясь — Веник же рядом! мелко трясёт головой и прикладывает к опухшим от поцелуев и от подкатившего оргазма губам пальчики и мучительно едва слышно стонет, не в силах терпеть накатывающее волнами наслаждение, становящееся только сильнее и растягивающееся дальше и дальше от того, что приходится всего лишь тихо стонать…

И вот уже его член, придавленный к животу восхитительным телом оме, неожиданно напрягшись, чего с Вивианом уже очень давно не было, лениво и, в тоже время стремительно, выплёскивает тягучую струю… одну… другую… ещё… и ещё…

И тело оме, горячее тугое тело, неумолимо ходящее на нём, размазывает, растирает эту пахучую жидкость по их слившимся телам… и нет ничего слаще этого мгновения… Мгновения, которое тянется и тянется, никак не кончаясь, вытягивая из стосковавшегося тела силы и соки и даря блаженный, самый крепкий сон… потом… сон потом…

Наслаждение, захлестнувшее Вивиана с головой, оставляет его, медленно откатывается, как волна и омега с полными слёз глазами вцепляется, хватает любимое лицо ладошками, тянется к нему, приникает губами к губам оме и, захлебнувшись блаженством и любовью, тянет его к себе… туда, к шее… удерживая за затылок, чтобы не расставаться никогда… никогда. И чуть влажное от пота тело затихает на нём. Придавливает своим таким лёгким и сладостным весом… и сливаются двое и не могут… не хотят разъединиться… ибо разъединиться, значит утратить это чувство… когда ты для него, а он для тебя… и ничего не жалко… возьми всё… И вот от этого, этого чувства слияния, наверное, рождаются самые красивые дети…

Я убрал руку с головы Вивиана, сняв с него своё воздействие. Почти полностью. Омега запалённо дышал, а потом, закрыв лицо ладонями, тихо заплакал. От невозможности того, ради чего он, его тело, существует в этом мире. И от того, что нежность к оме переполняла его. И от того, что оме тут, рядом и любит его… И ещё много отчего… чего и словами-то не выразить…

* * *

Утром, отправив Адельку в сопровождении Максимилиана к десятникам стихийников, артефакторов и целителей (опять пришлось собирать целый консилиум!), я, одетый в костюм, в котором был на балу — нехрен деньги расходовать, теперь мне это не нужно совсем, вошёл в небольшую аудиторию в которой сидело около двадцати человек — весь выпуск факультета артефакторики этого года.

— Salvete, iudices! (Здравствуйте, господа!) — я сел к столу преподавателя и замолчал, разглядывая молодых искусников в коричневых мантиях с замысловатым символом артефакторики.

По идее, это должны быть самые незашоренные студиозусы.

— Ita, Quirites, hic ad nos convenimus. (Итак, господа, мы с вами собрались здесь, чтобы…), — я остановился, пережидая внезапно накатившую слабость.

Длинная пауза повисла в аудитории.

— Facultas cogitandi est quid te ab aliis distinguat(Умение думать — вот, что вас должно отличать от остальных), — продолжил я после того как откашлялся, — Facultatem non accendendi pilam ad dimidium Wegstunde, (Не способность запулить огненным шаром за половину вегштунде), — здесь среди напряжённо слушающих студиозусов проявилось оживление, — sed cogitandi explicandum est.Cogitare, iudices, examinare, percipere quid huic vel illi actioni subiaceat — hoc est quod cognitu dignum est. Qua de re quaero — quis mihi dicat cur rubiginem ferream? (а развитое мышление. Думать, господа, анализировать, понимать, что лежит в основе того или иного действия — вот то, ради чего стоит учиться. В связи с этим, у меня вопрос — кто мне скажет, почему железо ржавеет?)

Тишина.

— T-tum… quod aqua (Н-ну… это… в воде потому, что…), — послышался голос со второй парты.

Я ткнул пальцем в говорившего:

— Da nomen tuum… (Назовитесь…)

— Hilpolt Sayn(Хильпольт Сайн), — встал крупный светловолосый альфа с яркими серыми глазами.

— Sic, domine Sain, explica nobis quid sit composui machinatio? (Так вот, господин Сайн, разъясните нам, каков механизм ржавления?)

— Ferrum hoc in aquam accipit, et post