Хрустальная ложь - М. Эль

— Верно, Энгель. Именно так, — в её голосе звенел металл, но уже без прежней ярости, скорее с оттенком мягкой, кошачьей грации. — Доброй ночи. Надеюсь, холодный пол поспособствует размышлениям.

Она сжала ключ в руках, слегка подбросила его вверх, поймала, и с лёгким, уверенным шагом направилась в свою спальню. Входная дверь была почти полностью разрушена, но дверь спальни оставалась нетронутой. Прежде чем скрыться за ней, она обернулась, её взгляд задержался на нём, пронизывающий и полный насмешки.

— Wir sehen uns morgen, mein Schatz. (Увидимся завтра, мой дорогой), — прозвучало её прощание на немецком, добавляя интимности к их жестокой игре.

За дверью спальни, закрывшейся с тихим щелчком, Виктор услышал её шаги, а затем, через несколько мгновений, его голос разорвал тишину квартиры, полный дикого, безудержного восторга.

— Андрес, ты самая восхитительная стерва, которую я встречал в своей жизни!

— Рада слышать! — крикнула она в ответ, её голос был уже немного приглушен из-за двери, но в нём всё ещё звенела сила. Она уже стягивала с себя порванную майку, готовясь ко сну. — Будь тише, мне завтра рано вставать. Иначе рот заклею! Снова!

— Сука, — рассмеялся Виктор, дернув наручниками, пытаясь вырваться, но цепи лишь туже впились в запястья. Это был смех человека, который одновременно был в ярости и находил некое извращённое удовольствие в своём положении. Он вновь запрокинул голову на пол, глядя в потолок, и его смех постепенно стих до тихого хрипа. Он чувствовал каждую царапину, каждую ссадину, но странное чувство спокойствия и возбуждения пересиливало боль.

Кажется, ему действительно придется ночевать на холодном полу всю ночь. Голым по пояс, прикованным, но с ощущением, что он только что выиграл нечто гораздо большее, чем проиграл. Она была его катастрофой, его наваждением, его идеальной соперницей, и он, к своему собственному шоку, обнаружил, что ему это нравится. Дико. Безумно.

Валерия же, сбросив остатки одежды и надев мягкую, хлопковую пижаму, рухнула на кровать. Ей было непривычно тихо, но на лице играла усталая улыбка. Она давно не чувствовала такой полной, абсолютной усталости, но и такой же глубокой, животной удовлетворённости. В голове крутилась фраза Виктора. "Самая восхитительная стерва". Она закрыла глаза.

…

Утро в Нью-Йорке наступило неторопливо, проливаясь сквозь огромные панорамные окна квартиры Валерии мягким, золотистым светом. Город просыпался, его гул постепенно нарастал, но внутри ее дома царила необычная тишина, прерываемая лишь редкими, глухими звуками.

Валерия проснулась, потянулась, чувствуя каждую мышцу своего тела. Спина немного ныла от вчерашней схватки, но усталость была приятной, глубокой, как после долгого путешествия. Она открыла глаза и на мгновение забыла, что произошло. Потом воспоминания нахлынули волной: разбитая дверь, Виктор, драка, наручники, его смех, её победа. И дикое, жгучее предвкушение. Она улыбнулась уголком губ.

Встала с кровати, ощущая прилив бодрости. Приняла долгий, горячий душ, смывая остатки вчерашней ярости и адреналина, но оставляя лёгкое, едва уловимое возбуждение, что вибрировало под кожей. Надела строгий, но дьявольски соблазнительный шёлковый халат. Она была подтянутой, сильной, готовой к новому дню. Только вот… в её доме всё ещё лежал Виктор Энгель.

Она вышла из спальни, её босые ноги ступали по холодному паркету, каждый шаг был лёгким и уверенным. В прихожей царил беспорядок — сломанная дверь, опрокинутые стулья, осколки вазы. Это было напоминанием о вчерашнем хаосе. И о нём.

Виктор уже не спал. Он лежал точно там, где она его оставила, голый по пояс, в наручниках, прикованный к тяжёлому, металлическому комоду. Его глаза были открыты, и он смотрел на неё, провожая каждый шаг. В его взгляде читалась смесь вызова, голода, предвкушения и… откровенного, неприкрытого восхищения, которое он даже не пытался скрыть. Чертовски красивый в своей беспомощности.

Валерия подошла ближе, остановившись в нескольких шагах. Солнечный луч упал на его тело, подчёркивая каждую царапину, каждый синяк. На его щеке темнел кровавый шрам, оставленный ею, а на плече — более глубокий порез. Он выглядел... помятым, но в нём всё равно чувствовалась невероятная, дикая мощь, даже будучи прикованным. И он был невероятно, вызывающе красив в своём унижении.

— Доброе утро, моя проблема, — произнесла она, её голос был чистым и звонким. — Как спалось на холодном полу? Надеюсь, ты успел продумать, насколько горячо было вчера?

Виктор усмехнулся, его губы растянулись в болезненной, но искренней, дьявольской улыбке, в которой читалось больше удовольствия, чем боли.

— Доброе, cara mia. Не так уж плохо, как мог бы подумать. Очень… возбуждает. Знаешь, вид твоих раскрасневшихся щёк и диких глаз — лучше любого снотворного. И лучшая прелюдия, чем я мог бы себе представить. Ты со мной сделала то, на что никто не смел и подумать. И это… ошеломляюще.

— Освежает, значит? Возбуждает? — она изогнула бровь, её взгляд скользнул по его торсу, задерживаясь на каждой ране, которую она оставила. В её глазах мелькнула озорная искорка. — Похоже, тебе это на пользу. Я бы даже сказала, это было… вдохновляюще. Для меня.

— А для меня — чертовски неудобно, — он попытался потянуться, наручники призывно зазвенели. — Хотя и очень… показательно. Ты умеешь держать мужчину на коротком поводке, Андрес.

Девушка направилась на кухню, оставив его связанным, и он провожал её взглядом, полным неприкрытого восхищения. Включила кофеварку, достала из холодильника йогурт и ягоды. Каждый её жест был точен и размерен, словно он не лежал в её зале, а находился за тысячи миль. Виктор внимательно следил за каждым её движением, его глаза горели таким огнём, что казалось, они могли прожечь халат.

Когда аромат свежесваренного кофе наполнил квартиру, Валерия вернулась в гостиную с подносом. На нём дымился крепкий чёрный кофе в тонкой чашке, йогурт с малиной и небольшой тост с авокадо. Она устроилась на диване, напротив него, и начала завтракать, медленно, с наслаждением, демонстративно не обращая на него ни малейшего внимания. Каждый кусочек, каждый глоток — всё было демонстрацией её полного контроля и его беспомощности, а также её грациозности.

— А я? — наконец не выдержал Виктор, его голос был низким, почти рычащим, но с нотками игривости. — Могу я получить хотя бы глоток воды? Или ты собираешься смотреть, как я умираю от обезвоживания, пока ты нежишься в своей утренней роскоши? Ты же не хочешь, чтобы я умер, Андрес. Я тебе ещё пригожусь.

— Ну почему же, — Валерия отпила кофе, её губы коснулись края чашки. — Ты можешь просто… полежать. Отдохнуть. Подумать о том, как сильно ты меня хочешь и как никогда не получишь. Или о своей