О пепле и стали - Элиза Рейн

мимо меня к выходу из камеры. Я иду следом, с усилием передвигая ноги, и дверь позади нас закрывается. Магия Фезерблейда снова помогает ей.

— Что это что? — спрашивает она.

— Это.

Я показываю на верхнюю часть ее руки, и ее бледная кожа розовеет. Ее ладонь взлетает к отметине, и она трогает ее пальцами. Через секунду ее плечо покрывается сияющим льдом.

— Ничего.

Сколл низко рычит, и она бросает на него тревожный взгляд.

Мой живот напрягается так сильно, что я толком не могу дышать.

Я знаю, что это за метка. И могу догадаться, как она ее получила.

— Это ожог. Я могу распознать гребаный ожог, когда вижу его, принцесса, — цежу каждое слово сквозь стиснутые зубы.

Я и так был на грани. Ее всю унижали морально жалкие ублюдки, которых она называет семьей, а теперь ее унизили физически здесь.

Моя кожа болезненно нагревается, и я с силой прикусываю щеку.

— Это случайность, — говорит она, смотрит вниз и разговаривает совсем тихо.

Она только что противостояла ебучему королю, а это ее сломало?

— Случайность в виде древней руны?

Она не отвечает.

— Кто?

Я уже знаю ответ, но мне нужно, чтобы она это сказала. Потому что боль, которую я собираюсь причинить, должна быть полностью оправдана.

— Не важно. Это моя битва, а не твоя. В тот раз они выиграли, а я выиграю в другой. И мне совсем не хочется, чтобы все знали, что они одержали верх надо мной.

— Скажи мне сраные имена. Скажи, кто сделал это с тобой.

— Инга, — шепчет она. — Кочерга была у Инги.

Сколл убегает из зала впереди меня.

— Каин, стой! — она подхватывает сумку, в которой что-то лязгает и бежит за мной.

У меня звенит в ушах. Тело напряжено так сильно, что больно ребра. Щеку я прокусил до крови.

Она ударяет меня по руке, и прикосновение льда к голой коже поражает меня достаточно, чтобы я остановился.

— Я сказала, стой! Это моя битва! — глаза у нее огромные, щеки горят.

— Никто и никогда, слышишь, никогда не заставит тебя настолько себя стыдиться! Никто и никогда не заставит тебя чувствовать себя ничтожной или одинокой. Ты поняла? Ты понимаешь, что не важно, что ты сейчас скажешь, это не удержит меня от того, чтобы убедиться, что уебки, которые сделали это с тобой, будут сожалеть об этом до конца их жалких жизней?

Она молча смотрит на меня во все глаза. На секунду дольше, чем нужно.

Когда она снова начинает говорить, я уже далеко.

ГЛАВА 37

МАДДИ

Дерьмо.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Я никогда не видела его таким злым. То, что он так долго сдерживал гнев по отношению к моему отцу, а потом увидел клеймо, заставило его перейти грань, и может, он думает, что убить Оргида или Ингу будет безопаснее, чем Короля Двора Льда.

Дерьмо!

Я не могу позволить ему убить вообще никого.

Пока что нужно отложить мысли о том, что сказанное им только что заставило меня безнадежно и безвозвратно перейти грань между одержимостью им и чем-то немного пугающим. И то, что я совсем недавно на полном серьезе хотела убить своего отца, мы тоже обдумаем потом.

Сейчас мне нужно не дать Каину совершить то, о чем мы оба потом пожалеем.

Его не так сложно найти. След из обожженных веток и листьев тянется прямиком до Крыла Медведя.

— Инга! — кричит он. — Выходи сейчас же! Или ты струсила, маленькая злобная фейри Двора Огня?

Торви сидит рядом с ним, глядя на Крыло Медведя.

— Торви! Останови его!

Она поворачивается ко мне.

— Нет. Если он попросит, я пойду и вытащу оттуда эту огненную фейри.

Я стискиваю зубы.

— Торви, мы уже это обсуждали. Меня накажут, а я не хочу рисковать потерять тебя!

Повернувшись к Каину, я снова бью его по руке. Лед на моей коже с шипением тает, и я едва сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть от боли.

Он разворачивается, огонь в его глазах пылает.

— Она заплатит.

— И я тоже, если ты что-то ей сделаешь, — говорю я так спокойно, как только могу. — Харальд говорит, что, если одна из нас навредит другой, нас обеих вышвырнут из Фезерблейда. Как думаешь, что будет, если ты навредишь ей из-за меня?

Каин замирает. Тяжело бьющиеся жилы у него на виске и напряженной шее — единственные доказательства того, что он дышит.

Голос Инги прорывается сквозь тишину, и я проглатываю ругательство.

— Я тебя не боюсь.

Он не мог разбудить только ее одну. О боги, это будет катастрофа.

Каин медленно разворачивается к ней. Сколл тяжело дышит, подкрадываясь ближе.

— Ты ее заклеймила, — говорит Каин, и даже я его слегка побаиваюсь. Он вложил в эти три слова весь яд, какой только может хранить в себе живое существо, и Инга делает шаг назад.

Стоит ей сделать это, как на ее лице появляется злоба, и позади нее с ревом появляется огромная медведица с пылающим черным мехом.

— Она всегда будет одна. Теперь все это знают, — она смотрит на меня с улыбкой, полной ненависти. — Следующее клеймо будет означать слабачка.

— Вот только она не слабая, да? — скрежещущий голос Каина заставляет ее повернуться обратно к нему. — И она не одна. Неси кочергу.

Инга открывает рот, чтобы ответить, но умолкает.

— Что?

— Неси. Ебаную. Кочергу.

Великие боги. Он собирается заклеймить ее. Меня накрывает паника, волнение, которое копилось еще с момента, когда я вошла в Сокровищницу, теперь хлещет через край.

— Каин, остановись. Я не хочу этого.

Он не обращает на меня внимания, и когда Инга не двигается с места, наклоняется, берет большую ветку и снимает одну перчатку.

Я сглатываю, и мои мысли становятся тягучими и заторможенными от ужаса.

Древесина ветки пылает от жара, и Каин подходит к Инге. Она стоит, не шевелясь, медведица позади рычит и машет лапами, но по глазам я вижу, что она боится.

— Бери, — шипит он, подойдя.

Она опять замирает.

— Ч-что?

— Бери, — он протягивает ей ветку, толстый конец который выжжен в виде символа.

Он сделал свое клеймо.

Но какого хрена он отдает его ей?

Она нерешительно протягивает руку и вздрагивает, когда Каин швыряет ветку в ее ладонь. Я вижу на ее лице непонимание и страх.

Она ждала драки. А не этой херни, чем бы она не была.

— Каин, — шепчу, но что бы я не сказала, он не услышит.

Оскалившись, Каин прижимается голой рукой к концу ветки.

Раздается шипение и треск, и Инга вскрикивает от шока